Екатерина Барабаш
Герой в новом спектакле Александринского театра вспоминает детство, возвращаясь на малую родину.
Фото с официального сайта театра
На сцене Александринки – зима, белая и пустынная. По сугробам карабкаются, скользят, ползают герои нового спектакля Андрея Могучего «Изотов». Пьесу написал Михаил Дурненков, известный молодой и авангардный драматург.
Изначально пьеса называлась «Заповедник», и главным героем ее было Место. Время, как и герои, при нем играло роль отчасти вспомогательную. Есть некие Места на свете, которые обладают магической способностью держать при себе людей, не отпуская их, меняя их облик, внутренний и внешний, напоминая об истоках, о причинах, о главном. В процессе работы режиссеру и драматургу стало ясно: даже в самой авангардной пьесе место без человека – что знамя без полка. И начал выходить на первый план Герой, тот самый Изотов, преуспевающий столичный писатель-интеллектуал с хорошим достатком и модной лысиной. Изотов – человек без имени, и все в нем условно – костюм, повадки, слова и даже лысина. Приехав в места своего детства, он уже не в силах отвязаться от них, они затягивают его сладкой трясиной, погружаться в которую мучительно, а выбираться не хочется.
Сцена здесь – склон, он же – спуск с горы, он же – кювет, в который летит машина с героями. По этому склону Изотов карабкается к светящемуся окошку своего старого дачного дома, где прошло его детство, где он оставил целый сонм радостей, обид, любви, непрощенных и непростивших людей. Оказывается, все это рано или поздно велит вернуться и простить, забыть, полюбить давно разлюбленных и разлюбить недавно полюбившихся.
Все они живут на сцене одновременно, запросто смешиваясь с рабочими сцены, которые расхаживают среди актеров, то сдирая белый покров со склона, обнажая черный остов – весна пришла, – то поднося героям микрофоны, то выкидывая на сцену с грохотом муляж автомобиля – авария. Так же запросто на сцене живут ангелы с большими сказочными крыльями. Эти крылья, как переходящее знамя, периодически меняют хозяев – те же рабочие сцены снимают их с одной спины и переносят на другую. И еще один персонаж спектакля – экран на заднике, на котором – то увеличенные черно-белые страдания героев, то сны Изотова, то воспоминания его детства. Этот экран – единственный островок во всем спектакле, на котором сфокусировались вещи безусловные, настоящие, даже если это – сны. Там – живая природа, там – живые люди, там нет условности и символических загадок.
На этом экране видно, как сужается до размеров пятачка вся безусловная реальность, все реалистические мотивации поступков. Герои иногда подолгу смотрят на экран, на самих себя там, смотрят удивленно и завороженно: «Неужели это я?» А потом ползут по снегу в нарисованный на белом полотне туалет и скатываются со склона, не добравшись.
Каждый уголок сцены в «Изотове» способен что-то рассказать и что-то символизировать. Визуальная сторона спектакля до обидного легко подминает под себя вербальную. Слушать и слышать вроде как уже не обязательно, да и не очень хочется. Все и так ясно. Оттого и актеры – Виталий Коваленко в роли Изотова, и Юлия Марченко в роли его нынешней возлюбленной, и Наталья Панина в роли возлюбленной бывшей, и Сергей Паршин – отец бывшей возлюбленной, и Семен Сытник – нищий астроном-приживал – все тут словно добавка к главному.
Музыка Олега Каравайчука, питерской легенды, в его же исполнении – то обрушивается на тебя полубезумными аккордами, то замирает и смущенно чирикает откуда-то из-за кулис. Но – каждым звуком объясняя и педалируя очередной смысл очередной сцены. То вдруг слышны отголоски песенки из «Я шагаю по Москве» – когда Изотов гламурничает в столице. То отзвуки танго – а сзади, на экране, плещется безбрежное море, там – свобода и страсть.
Эту совершенную ясность нарочито подчеркивают два старика-фокусника – Николай Мартон и Рудольф Кульд, появляющиеся на протяжении спектакля несколько раз. В хрестоматийных цилиндрах на головах, с хрестоматийными розами из рукава и зайцами из тех же цилиндров, они несут зрителю детскую убежденность в том, что вера в чудо – она, быть может, и смешна, и нелепа, но само-то чудо все равно есть. Верь не верь.
Санкт-Петербург–Москва
