Ирина Акимушкина
Вместе: Ольга Бородина и Ильдар Абдразаков.
Фото с сайта www.nfbm.com
Меццо-сопрано Ольга Бородина и бас Ильдар Абдразаков регулярно выступают на ведущих мировых сценах, зачастую поют семейным дуэтом в самых известных оперных спектаклях и по праву считаются критиками одними из лучших в мире представителей русского классического оперного искусства. Беседа с корреспондентом «НГ» состоялась после необычного концерта в Вашингтоне на сцене Кеннеди-центра, который назывался без изысков и очень даже неформально – «Вечер с Ольгой и Ильдаром». А дирижировал и вел этот вечер художественный руководитель Вашингтонской оперы Пласидо Доминго.
– Как возникла сама идея этого концерта и кто выступил его инициатором?
О.Б.: С этим предложением к нам обратилась Вашингтонская опера, и конкретно ее художественный руководитель Пласидо Доминго. Мы решили, что это очень интересное предложение для нас прежде всего с творческой точки зрения. Это было нашим первым подобным выступлением вместе с оркестром, которым дирижировал Доминго. Раньше мы уже выступали семейным дуэтом в Карнеги-холле в Нью-Йорке, но тогда это было под фортепиано, и пели мы там оперные арии и романсы.
– За рубежом вас считают наиболее яркими представителями русской вокальной школы. А что вы под этим термином понимаете: это какие-то давние традиции уходящих столетий или это уже больше некие современные веяния, базирующиеся на репертуаре того же Мариинского театра?
О.Б.: Безусловно, современные русские оперные традиции связаны тесно с Мариинским театром. Но я все же считаю, что русской вокальной школы как таковой на сегодняшний день не существует. Вот у нас, когда я училась петь, были прекрасные педагоги по вокалу, которые сами прошли обучение в Италии, а потом на основе полученных там знаний и практического опыта преподавали нам некий синтез всего того, чего достигло за свою историю мировое оперное искусство.
И.А.: А на мой взгляд, русская школа пения все же есть, и она основана на особенностях склада нашей гортани. Знаете, у нас другой в отличие от итальянского язык, мы говорим и произносим слова глубоко, и от этого идет у певца постановка голоса, идут такие, я бы сказал, округлые звуки. Я думаю, что то же бельканто у русских певцов не может получиться – ведь это открытое пение. Вот я, к примеру, обучался у педагогов, которые, с одной стороны, требовали от меня типично русского пения, а с другой – они все же хотели, чтобы это была итальянская подача звука, которая русским певцам просто изначально не присуща.
Поэтому, когда говорят, что мы – представители русской вокальной школы, все-таки имеют в виду, очевидно, русскую музыкальную культуру вообще и русские музыкальные традиции. Я считаю, что русская музыка – это как вулкан, который идет откуда-то из глубины, она протяжная и задушевная, и другой такой музыки я не знаю.
– В вашем семейном выступлении в Вашингтоне одна часть концерта состояла из репертуара только русских композиторов (Рахманинов, Римский-Корсаков, Прокофьев), а другая – европейских авторов (Верди, Бизе, Сен-Санс). Какими критериями вы руководствовались при его составлении, если учесть, что для подавляющего большинства американской публики он слишком серьезен и практически ей не знаком?
О.Б.: Мы сами подбирали такой репертуар, поскольку я – русская певица и считаю своим долгом знакомить того же американского зрителя с лучшими образцами нашего оперного искусства. Мне кажется, что главными особенностями нашей оперы являются ее задушевность, лиризм и трагичность, и я ни разу за всю свою оперную карьеру не слышала, чтобы зарубежные исполнители даже очень приличного уровня могли бы со сцены передать особенности русского оперного репертуара.
– Сейчас в связи с мировым финансовым кризисом среди ведущих оперных театров заметна тенденция к свертыванию многих запланированных ранее постановок, урезание бюджетов, и как следствие – эти театры меньше стали приглашать на свои сцены звезд оперного искусства. Вы как-то ощущаете на себе подобные явления?
О.Б.: Мы, слава богу, пока на себе не ощущаем этих кризисных моментов. Но что будет дальше, предсказать никто пока не может. Что касается нашего выступления в Вашингтоне, то это – своего рода достойная форма выживания оперного театра в условиях кризиса. Ведь после концерта у нас был ужин с основными донорами Вашингтонской оперы, где эти люди нас благодарили не только за само выступление, но и за поддержку оперной культуры и самого столичного театра.
– Планируете ли вы в ближайшее время выступать в России?
О.Б., И.А.: В ближайших планах у нас постановка оперы «Осуждение Фауста» в Метрополитен-опера в Нью-Йорке. А потом мы едем домой в Санкт-Петербург, где учатся наши дети. Наш младший сын пошел в первый класс, и мы по нему очень скучаем. Каждый день смотрим на фотографии детей и общаемся с ними по системе Скайп с помощью компьютера.
У нас, к сожалению, не всегда получается согласовать свой график с графиком Мариинского театра, поэтому, к примеру, в ноябре мы будем в Петербурге, а Мариинка в это же время как раз едет на гастроли в Соединенные Штаты, и так мы разминемся. Но ближе к следующему лету мы приедем домой обязательно и будем там выступать.
А вообще-то, где бы мы ни гастролировали, мы все равно считаем своим местом жительства Питер, всегда стремимся домой, хотя если удается отдохнуть, то непременно хотим куда-то вырваться поближе к природе. Я обожаю ловить рыбу, последний раз рыбачила в Италии на речке, поймала много карпов. Но поступила с ними не так, как американцы, – я их не выпускаю обратно в реку, а предпочитаю сразу зажарить и съесть. Хотя с возрастом у меня уже стала появляться какая-то жалость к пойманной рыбе.
Вашингтон
