Спартакиада не по размеру

Идея возвращать в репертуар постановки, составившие основную историю и лицо труппы, безусловно, благородна. Несколько лет назад сам факт возобновления миниатюр Якобсона по мотивам скульптур Родена и «Свадебного кортежа» Шостаковича – Шагала в качестве художественной политики перевесил в творческом плане и не вполне адекватное исполнение, и остальной репертуар, который постепенно наполняется изделиями нынешнего худрука Юрия Петухова.

Впрочем, нынешняя премьера им тоже помечена: «Спартак» идет даже не в редакции, а в соавторстве Якобсон – Петухов. Казалось бы, где здесь уместиться сопостановщику, если спектакль пообещали возобновить «во всех деталях и подробностях». Оказалось: на совести новоавтора – уменьшение масштаба действа. И вправду: о каком размахе римских сцен и прочих батальных эпизодов может идти речь в труппе под названием «Хореографические миниатюры». К тому же с проблемным кастингом: исполнителей главных ролей здесь не обнаружить даже при большом преувеличении.

Вообще-то первоначально «Спартак», взятый за точку отсчета, был поставлен не здесь, а в Кировском театре. Но масштаб действа диктовался постановщику не только требованиями большой сцены, а художественным замыслом. Появился тот, ставший событием, «Спартак» в середине прошлого века, на излете драмбалетной эпохи, которая не чуждалась выразительности кадра, оставшейся в пафосном и пронзительном советском кинематографе от немого кино. Во всех работах Якобсона – актеры-личности. Здесь не бывало проходных исполнителей. Все, кто отмечен его репертуаром в Кировском театре, стройными рядами перекочевали в летопись ленинградского балета.

Еще не появился «Каменный цветок» Григоровича - он в сравнении с якобсоновским «Спартаком» - шаг к танцевальной акробатике; Якобсон со своей «свободной пластикой» ближе «голому человеку на голой сцене», парадоксально сочетаемой с пышной зрелищностью. Танец в «Спартаке» по сути сведен к минимуму: никаких па де де, фуэте и прочих трюковых удовольствий. Никаких обувных колодок – изысканная обнаженность линий балетных стоп в тонких перехватах ремешков сандалий. Выразительность ожившей скульптуры, значение жеста, взгляда, позы. Спектакль, в котором связки между сценами – переход от суровых барельефов к расписным картинкам, изогнутым по поверхности пьяных амфор. При современном отношении к мимическим эпизодам балетов нереально восстановить эту выразительность. Нынешнее поколение в основном суетливо комментирует происходящее, и даже не в режиме системы Станиславского. При этом на постановках Якобсона в основном осваивают актерское мастерство в Вагановской академии – но чаще выходит лишь повод для шаржа или изгрызания кулис. Потому скопированные с фотографий предшественников позы в нынешнем спектакле – пародия, на котурны прежнего «Спартака» нынешним исполнителям просто не взобраться.

Получилось два акта аморфного действа, оформление «в стиле нищеты», малочисленные толпы, незначительные исполнители. От Якобсона остались «сцены» - давно растащенные на концертные номера мини-шедевры, между которыми в нынешнем спектакле даже толком не перекинуты логические мостики. Чахлое оформление никоим образом не воспроизводит своими глянцевыми тряпочками колосса, мощь которого не выдерживают глиняные ноги. Кордебалету не хватает численности, энергии, маршевой зловещей слаженности, стихийной энергии бунта. Главным исполнителям недостает значительности – движения, фактуры, личностной осмысленности, лидерского начала. Вместо скульптурности – напыщенность, взамен темперамента – суетливость. Даже сцены разнообразных разгулов выглядели казенным переплясом, а плач Фригии над телом Спартака - затяжной истерикой.

Вероятно, «Спартака» Якобсона можно было бы адаптировать к масштабу театра, перенеся акцент в камерное измерение (к примеру, Альберт Галичанин время от времени придумывал своему Крассу психологические «крупные планы», по многолетней привычке работы у Эйфмана). Но необходимого для подобной трансформации режиссера под рукой не оказалось.