Меццо-сопрано Елена Заремба: "Русских в мире немного побаиваются"

Прима Елена Заремба.
Фото из личного архива Елены Зарембы

Елена Заремба покинула Россию 15 лет назад по причине множества контрактов, посыпавшихся на нее из первостатейных оперных домов Европы и Америки. За короткий срок она сделала карьеру не только в вердиевском репертуаре, но и в операх Вагнера, а о ее Кармен и Далиле сегодня мечтают многие театры. Не стоит доверять поисковику в Яндексе, где на запрос «Елена Заремба» ссылки выйдут в основном на партию Вани в опере «Жизнь за царя» Глинки, в которой певице действительно не было равных, когда она пела ее в Большом. Среди ангажементов в ближайшем будущем у нее Марфа в «Хованщине» в Гамбургской опере, Ульрика в «Бал-маскараде» в Бильбао, серия концертных исполнений «Самсона и Далилы» в Германии и многое другое. Случайно встреченная на набережной Мойки в Петербурге, Елена Заремба охотно согласилась поделиться оперными впечатлениями последних лет с корреспондентом «НГ».

– Уже 15 лет вас нет на российской сцене. Вы хотели бы снова спеть здесь?

– В прошлом году я оказалась с мужем в Москве, куда он приезжал в командировку, связанную с его профессиональной деятельностью, а занимается он лазерным лечением. Я гуляла по улицам города и подошла к Большому театру, где началась моя творческая жизнь. Сердце защемило: «Странно, а почему я здесь не пою?» Еще я бы с удовольствием спела в Мариинском театре, но с Валерием Абисаловичем Гергиевым сложно состыковаться. Последний раз мы виделись в Вене, у нас была попытка договориться, но пока не удалось. Я бы очень хотела спеть Марфу в «Хованщине», поскольку маэстро говорил, что в Мариинском хорошая постановка этой оперы.

– Да, Марфы здесь нужны. Лучшая исполнительница этой партии Ольга Бородина неприлично редко появляется на сцене Мариинского театра. А много сейчас хороших меццо-сопрано на мировой сцене?

– Хороших певцов вообще не так много, меццо-сопрано не исключение. Я знаю почти всех певиц своего поколения. В связи с тем, что финансирование сокращается, сейчас набирают много молодых певцов – они обходятся дешевле.

– В ход идут китайские и корейские певцы.

– Пока их еще не очень охотно пускают – придерживают, хотя на самом деле их очень много. Пласидо Доминго рассказывал мне, что у него на конкурсе самые лучшие голоса – русские и китайцы. Придерживают и тех, и других. Русских немного побаиваются.

– Чего побаиваются?

– Конкуренции – качества голосов, которое зачастую выше, чем на Западе. Но наших певцов все равно много за рубежом. Несколько лет назад, когда я встретилась с директором Метрополитен-опера, он, шутя, назвал это «русской мафией». Я решила уточнить, что такое «русская мафия»? Он ответил, что у него в одном из сезонов было 30 русских певцов.

– Как изменилось отношение менеджмента к певцам за те 15 лет, что вы работаете на Западе?

– Сейчас, конечно, век режиссеров – не певцов. Певец – пешка. Иногда, правда, и он может выступить. Самое печальное, что все словно забыли, что спектакль на сцене делают певцы, сотрудничая с дирижером и оркестром.

– Успеваете посмотреть оперные спектакли со стороны – как слушатель и зритель?

– Иногда получается, хотя певцу непросто слушать оперу, потому что у него восприятие другое – профессиональное. Интересно бывает послушать определенного солиста. Люблю слушать спектакли моей подруги Марии Гулегиной, чей талант не перестает меня восхищать. Не так давно была на «Саломее» с Каритой Маттилой в заглавной партии, и для меня этот спектакль стал открытием.

– На DVD с «Манон Леско» из Метрополитен-опера Рене Флеминг в антракте берет интервью у этой финской сопрано как исполнительницы заглавной партии – Маттила с легкостью показывает, как садится на шпагат┘

– Карита вообще спортсменка. Я потому и решила посмотреть на ее «Саломею». Что она там вытворяла во время пения: садилась на шпагат, отжималась, прыгала! Она была а-ля Марлен Дитрих в танце семи покрывал, во время которого постепенно раздевалась, представ на мгновение совершенно голой.

– У вас были опыты с раздеванием на сцене?

– У голливудского режиссера Уильяма Фридкина, который ставил «Самсона и Далилу», была идея фикс раздеть Далилу. Это был его первый опыт работы в опере. Он показал мне журнал с картинкой красивой азиатской девушки, сидящей в каком-то пруду, покрытом зелеными листьями, сказав, что хочет, чтобы так же выглядела и Далила. Я деликатно спросила: «Как ты себе это представляешь? Одно дело кино, где все возможно. На оперной сцене так же красиво это может не получиться». Закончилось тем, что на меня просто надели платье с открытыми руками.

– Вам ближе постановки традиционные или модернизированные?

– Некоторые модернистские я даже больше люблю. В прошлом году я неожиданно оказалась в постановке «Кармен» в Граце. И получила удовольствие. Спектакль поставил норвежский режиссер, у которого Кармен – уборщица в музее, а Дон Хосе – смотритель.

– За что же смотритель музея Хосе убивал уборщицу Кармен?

– За то же, что и у Бизе, – мотивы те же. В полночь, когда музей закрывался, персонажи картин оживали, и Кармен затягивала Хосе в другую реальность. Я ввелась в эту постановку за четыре дня, думала, что голова лопнет от количества мизансцен и всевозможных передвижений. Хотя у меня большой опыт – я умею вводиться в спектакли за пару дней. Постановка получилась дивной красоты. Я люблю, когда в спектакле есть мысль, идея, не только картинки. Сейчас ведь мода на то, чтобы показать в оперном спектакле смену картин как в кино, но очень часто между ними нет никакой связи и никакой мысли.

– В вашей практике случаются бессмысленные постановки?

– К сожалению, да. Одной из них была «Пиковая дама» в Мюнхенской опере. Такого стыда я не испытывала никогда. Я пела Полину. Над спектаклем работал английский режиссер Алден Дэвид. Публика начала кричать «бу!» с самого начала спектакля. Режиссер пояснял мне на репетициях: «Полина – проститутка и наркоманка». – «Почему?» – «Ну она же про могилу поет». Я – человек мирный, но тут потребовала, чтобы меня оставили в покое и дали делать то, что я сочту нужным. Так же повела себя бельгийская меццо-сопрано Рита Гор, которая пела Графиню. Режиссер решил, что Графиня должна появиться вместо императрицы в конце второго акта и раздеться донага, взойдя на барную стойку. Рита Гор прислала в дирекцию письмо, где писала, что ей 78 лет и она не может себе позволить удовлетворить болезненные режиссерские фантазии. Ее долго уговаривали, в конце концов заменили в этой сцене статисткой. В этой же «Пиковой даме» партию Германа должен был петь Пласидо Доминго на летнем фестивале. Герман в форме советского солдата почему-то ярко-зеленого цвета все время ползает по сцене с каким-то портфелем. На репетиции, когда Пласидо еще не было, я сказала, что Доминго ползать по-пластунски не будет. Мне ответили: «Посмотрим». Приехал Доминго, который все решает без скандалов, и действительно ползать отказался, поставив условие: «Первое «бу» – я ухожу со сцены, вы закрываете занавес, спектакль заканчивается». Дирекция подняла цену на билеты в два раза, и спектакль прошел без всяких «бу». Доминго при этом не ползал по сцене. В ресторане после премьеры директор заметил Доминго: «Ну что, Пласидо, не кричали «бу»?» На что он ответил: «Знаешь, дорогой, когда люди платят такие деньги за билеты, им в голову не придет, что их могут так надурить».