Сила просвещения

C этой постановки можно отсчитывать время возрождения балета в театре, связанное с появлением дееспособного главного балетмейстера – Михаила Мессерера. Впрочем, репетировать «Лебединое» он начал до назначения.

Замахнуться на «Лебединое» – это примерно как решиться дорифмовать стихи по пушкинским наброскам. При том что «Лебединое» существует в немалом количестве постановок и редакций. Выбранная – наименее проблемная. Это спектакль с историей – отсчет ведется с 1901 года; не вступавший в конфронтацию с петербургской редакцией Константина Сергеева по причине московского происхождения; с именем – Александр Горский в формате большого спектакля по остроте реформ не уступает Михаилу Фокину. Горский любил переставлять «золотой фонд» с бурно развивавшимся на рубеже веков режиссерским уклоном. И постоянно редактировал. Затем спектакль возобновлял и доставлял Асаф Мессерер. Основную «чистку» выполнили к гастролям 1956 в Лондоне, когда Большой балет «пробил» железный занавес и вырвался «вперед планеты всей». А потом Юрий Григорович заменил его своей постановкой. Оттого возвращение в Москве «редакции Горского – Мессерера» в любом случае стало бы яблоком раздора. Михайловский театр в этом плане – чистый лист.

Спектакль получился красивый. Сцена лаконична, почти фон. Сад перед замком – осень прозрачной желтизны, скорее бабье лето. Бал – рисунок сепией и гобелен. Лебединые картины в ночном туманном сумраке, слегка заморозки. Открытые цвета отданы костюмам – очень театральное решение, сочетают лаконичность и нарядность. Это элегантный стиль Симона Вирсаладзе тех времен, когда художник работал и здесь, в Малом оперном. Вячеслав Окунев вписал оформление в масштаб почти камерной сцены. Правда, порою тесновато – но это проблемы и мизансцен.

Хореография тоже красива, причем не парадностью академического балета, а трепетными изгибами и «неровным дыханием». Режиссерская часть – более слабая, логика действия не вполне внятная, особенно в белых картинах. Лебеди как-то враз налетают на принца, довольно настырно кружат вокруг, оценивая кандидата в спасители, затем улетают – и является Одетта: никакого трепета, знает, зачем пришла. Смена формата сцены также подвела: выстроенные к каждой кулисе по две линии, лебеди оставляют для сольных танцев крошечный пятачок, впору балету лилипутов. К тому же лебединое поголовье время от времени начинает мельтешить ногами, словно стая миксеров. Четвертая картина самая скомканная. Если в постановке Бурмейстера лебеди выстраиваются в финале пронзительно печальным клином, то здесь отход от геометрических построений обратился в скомканность. Впрочем, и красота, и невнятность – наследство модерна, с витиеватостью линий и мыслей.

Кордебалет впечатлил. Лебеди откалиброваны одна к одной. В труппе завелись и красивые линии, и фактурные ноги, и тонкие фигурки. И слаженность. Причем балет Михайловского театра и прежде бывал довольно слаженным – но выглядел при этом, словно не танцевал, а выполнял упражнения. Конечно, даже титанические усилия не дают результат враз. Балетная культура – тот же английский газон, и здесь еще стричь и стричь. И замена «вагановских» крыльев на мягкие круглящиеся, как ветки ивы, для точного воспроизведения рисунка движения, похоже, требует вагановской же выучки.

Более логично выстроен бал с сюитой характерных танцев, где испанцы – свита Одиллии (два единственно возможных в труппе солиста с мощной энергетикой Александр Омар и Андрей Касьяненко). Характерные танцы сами по себе красивы, остается придать блеска исполнению. Хотя над манерой в этом спектакле поработали кардинально. Красивая, элегантная владетельная принцесса без тени привычной ранее в этом амплуа вульгарности; вполне солидный наставник не впадал в привычный шарж; даже Злой гений хоть и не отличился демонизмом, но без манеры напыщенного мопса на прогулке, лишь в финале не удержался от легкой предсмертной истерики. Правда, один из солистов мазурки остался ходячей карикатурой – но это диагноз.

Потенциальных Одетт с красивыми линиями в труппе немного. Екатерина Борченко – официальная прима театра. Похоже, чтобы стать настоящей звездой, ей в свое время не хватило сегодняшних педагогов. Но позади почти половина танцевального срока, и изжить наработанные за эти годы штампы гастрольного «делания» партии невозможно. Но – есть взрослая уверенность и надежность. Технически не всегда безупречна. Одетта, пожалуй, однообразна и бестрепетна. Зато Одиллия – расчетливая победительница, с выстреливающими ладонями, взрывными аттитюдами, мгновенными поворотами головы и взглядов. И никакой попытки притвориться Одеттой – уверенная улыбка и настойчивая вкрадчивость. И красивой формы танцевальные па.

А проблема кавалера в театре граничит с катастрофой. Здешние – максимум носильщики. Правда, вызванный на подмогу канадский премьер Гийом Котэ и этим не отличился. Уже в первой картине, когда принц менял туфли на каблуках на классические балетные, казалось, что лучше было поменять не обувь, а исполнителя, хотя бы для вариации. При дефиците принцев, на амплуа шутов в труппе традиционно была целая обойма малорослых прыгучих танцовщиков. Но на этот раз шута выставили такого, что, казалось, кулисы краснели. За мужской танец отвечал лишь в па де труа заметно набравший форму Андрей Яхнюк. В кастинге тщательный Мессерер не везде оказался точен, разность школ и манеры двух дам резала глаз: академичная Анастасия Ломаченкова с хорошей выучкой Вагановской академии рядом с Оксаной Бондаревой, двигающейся исключительно рывками.

Оркестр у Петера Феранеца звучал красиво, и в заметно выросшем качестве исполнения, и благодаря основательно улучшенной акустике зала. Правда, получился более Чайковский, чем балет: хотя теперь оркестр слышно не только в зале, но и артистам на сцене, они нередко отставали в темпах. Вероятно, дирижер еще не адаптировался к возможностям здешней труппы. В музыку вклинивался липкий пластиковый скрип пуантов лебедей, сменивший более привычный кавалерийский топот: балерин обули в современные модели пуантов (зато многие фактурные проблемы в первой картине обувь скрыла: ичиги у кавалеров, туфли на каблуках у дам).

Михаил Мессерер начал с того, что больше всего требовалось труппе – подтянул танцевальную форму. А поскольку в действующем театре это нереально сделать только в формате мастер-классов, выбрал «учебный спектакль» – классику, в которой есть где и манеру проработать, и танец. Что до аутентичности, то театр без пафоса, тактично обошелся перечнем главных хореографов, начиная с Петипа и Иванова, и по сути представил спектакль 1956 года, благо он заснят на пленку.

Новое «Лебединое озеро» идет с настроением, хотя заметна усталость. Назвать победой, впрочем, эту премьеру можно будет, когда труппа сумеет не обрадоваться достигнутым результатам и не впадет обратно в летаргический сон, а втянется в заданный при подготовке спектакля режим работы. А пока в Петербургском балете обозначилась «возвратная тенденция»: Михайловский театр, Мариинка в якобсоновском «Шурале», а скоро еще и в «Спартаке» – как и труппа «Хореографические миниатюры», обратились к репертуару середины прошлого века. Разница лишь в векторе движения: для одних назад, для других – вглубь.