Григорий Заславский
На главную роль искали харизматика. Хабенский подошел как нельзя лучше.
Сцена из спектакля «Трехгрошовая опера». Фото Михаила Гутермана
«Трехгрошовая опера» – первая премьера МХТ имени Чехова в новом сезоне. Худрук театра Олег Табаков, правда, призвал журналистов не спешить с выводами, дождаться, как просил Немирович-Данченко, седьмого-восьмого спектакля. Но корреспондент «НГ» поспешил и посмотрел первые представления. Дело в том, что в разных составах роль друга нищих Пичема играют Сергей Сосновский и Николай Чиндяйкин.
Голая стена, не настоящая, а специально сделанная, с проложенной поверх стены трубой. Специальной трубой. Три мусорных бака на сцене. Несколько микрофонных стоек. Живой оркестр (Московский ансамбль современной музыки, человек двадцать). Несколько актеров уже на сцене, двое или трое лежат, еще один ходит меж ними и фиксирует в руках лежащих микрофоны...
Юноша в майке берет микрофон и начинает. Естественно, по-немецки. Но потом вводит в курс дела и русскоговорящую публику: «Воры воруют, нищие нищенствуют, б...ди б...дуют!»
В эту самую минуту соглашаешься с режиссером, который сетовал на старый перевод Соломона Апта. Конечно, он устарел. Там не было ни одного матерного слова. Новый сделал Святослав Городецкий, а Кирилл Серебренников – отредактировал. Зонги перевели Алексей Прокопьев и Юлий Гуголев.
Кстати, новые зонги местами звучат убедительно. Правда, мест таких немного, похоже, они писались без поправки на то, что эти тексты актерам придется петь. Тогда, спрашивается, зачем? Ради нескольких «б...й»? Чтобы во весь голос пропеть «Ни х...ра»? Большая художественная удача – со сцены Художественного театра, при тысяче зрителей, крикнуть, изображая блажащего пьяного: «Сука! За...бал ты, засранец!»
Сюжет «Трехгрошовой оперы» между тем Серебренников не стал перекраивать. История, в общем, получилась узнаваемой. А там, где с узнаванием возникали заминки (или – могли возникнуть), публику пинками подталкивают к верному ответу. Полицейский начальник Браун (Алексей Кравченко), естественно, одет в форму, похожую на нашу милицейскую, только на месте кокарды – черный блестящий скотч. В зонгах вдруг «выскакивает» ФСБ. И т.п.
Кто-то успел уже похвалить спектакль – в частности, за то, что Серебренников не стал осовременивать пьесу. А что же тогда считать осовремениванием, если всех героев Серебренников одевает в современные костюмы и на каждом шагу разбрасывает подсказки, отсылающие к жизни за порогом театра? Как говорили древние, понимающему достаточно. И искусство, кстати, как раз и отличается от неискусства, что говорит обиняками, лишено буквальности.
А тут актуализация – на уровне мелких уколов: Браун уходит со свадьбы Мэкки Ножа (Константин Хабенский) и Поли Пичем (Ксения Лаврова-Глинка), прихватывая ковер и микрофон.
Если встречаются друзья юности, боевые товарищи, Мэкки и Браун, то тут же возникают тельняшки, голубые береты... Новобрачных катают в тележках из супермаркетов... Ну сколько можно эти тележки эксплуатировать в театре, претендующем на актуальность?! Ну скучно уже, господа! Неактуально. Да и... зачем?
Зачем на стене видео в негативе, выхватывающее время от времени что-то из происходящего на сцене? Зачем так часто брать в руки микрофоны и так же часто возвращаться к живому звуку? В итоге не слышно ни того, ни другого, поскольку ежесекундно приходится перенастраивать слух, приноравливаясь к иному звучанию.
Спектакль ценен сразу несколькими актерскими работами. В недавнем интервью режиссер говорил, что «Трехгрошовую оперу» не стоит брать, не имея актера с харизмой и талантом. Конечно, Хабенский – как раз такой, необходимый актер. То же можно сказать и об исполнителях роли содержателя фирмы «Друг нищего» – Николае Чиндяйкине и Сергее Сосновском. Они играют по-разному, оба – очень хорошо.
Чиндяйкин экстравагантнее, можно сказать, на грани фола, то есть он и чрезвычайно подвижен, как говорят эскулапы – лабилен, с текучей мимикой. Он говорит, вторя Треплеву и тут играя с традицией МХТ – о том, что нужны новые формы, и всей своей деятельностью его герой доказывает, что в своем деле он – мастер на все руки.
Очень хороша Ксения Лаврова-Глинка, которая играет Поли Пичем. Прежде казалось, что она хороша, только когда появляется неглиже, в лифчике. Серебренников дает возможность зрителям и здесь убедиться в том, что актриса в хорошей форме. Но она и как драматическая актриса в этом спектакле хороша. Хотя петь ей трудно. Нельзя так измываться над неподготовленными голосами, заставляя актрис петь то, скажем так, колоратурным сопрано, то – безо всякого перерыва – переходить в альтовый регистр. Опять же – зачем?
Зачем Сергей Медведев (он играет разные роли) все время появляется в трусах, а перед третьим действием и в его начале показывает публике добрую половину своей задницы?
Зачем Серебренников берется не только за режиссуру и сценографию, но еще и называется в программке художником по костюмам? Это же отдельная профессия, требующая знания, чего-то, наверное, еще?
Зачем, зачем?
А эффектного, помимо сказанного и всяких грубых слов, в спектакле много. Особенно много – в конце. Когда Хабенский читает финальный монолог Мэкки – по листочку, который ему подсовывают в последнюю минуту, не отделаться от мысли, что он даже внешне похож на опального олигарха. Это сильно, правда. Скелет смотрится тоже эффектно – с красными огнями в глазах, с хвостом и шеей динозавра, которые растут у скелета спереди из причинного места и сзади – там, где и положено быть хвосту.
А еще знакомый врач сказал, что все симптомы у «нездоровых» нищих воспроизведены очень точно. Не придраться. Думаю, из моих уст режиссеру будет услышать об этом приятно.
