Григорий Заславский "Трехрошовая опера" – первая премьера МХТ имени Чехова в новом сезоне. Худрук театра Олег Табаков, правда, призвал журналистов не спешить с выводами, дождаться, как просил Немирович-Данченко седьмого-восьмого спектакля (так сказал Табаков, а по некоторым версиям сооснователь Художественного театра предлагал приходить на девятый-десятый спектакль). Но корреспондент "НГ" поспешил и посмотрел первые два спектакля – дело в том, что в разных составах г-на Джонатана Пичема играют Сергей Сосновский и Николай Чиндяйкин.
Голая стена, не настоящая стена театра, а специально сделанная, с проложенной поверх стены трубой. Специальной тубой. Пожарный кран. Три мусорных бака на сцене. Несколько микрофонных стоек. Живой оркестр, это – Московский ансамбль современной музыки, человек двадцать, может, меньше. Несколько актеров уже на сцене, двое или трое лежат, еще один ходит меж ними и фиксирует в руках лежащих микрофоны. Совершенно ясно, что публику ждет нечто особенное. К тому же режиссер в интервью, вышедшем накануне премьеры, специально подчеркнул, что его новый спектакль – все что угодно, но только не гламур. То ли не слышали режиссера, то ли не поверили ему и пришли на премьеру Ксения Собчак, Александр Мамут, Лолита и Александр Роднянский. Сидели в одном ряду. На следующий вечер среди гостей были Сергей Нарышкин и Михаил Швыдкой. Но чу! Начинается.
Юноша в майке берет микрофон и говорит. Естественно, по-немецки (может быть, потому, что сегодня наиболее продвинутым принято считать как раз немецкий театр, в предыдущем спектакле Серебренникова "Киже" целую сцену играли на немецком). Но потом вводит в курс дела и русскоговорящую публику: "Воры воруют, нищие нищенствуют, б..ди б..дуют!".
В эту самую минуту соглашаешься с режиссером, который сетовал на старый перевод Соломона Апта. Конечно, он устарел. Там же не было ни одного матерного слова. Знающие люди говорят, что у Брехта так и написано. Но знающие – если они вправду знающие люди, должны знать и то, что наш отечественный мат – не совсем то же самое, что английские и прочие "факи". Ну да ладно. Сойдемся на том, что переводы стареют прежде оригиналов. Новый сделал Святослав Городецкий, а Кирилл Серебренников – отредактировал. Зонги перевели отдельно – Алексей Прокопьев и Юлий Гуголев.
Кстати, новые зонги местами звучат убедительно, в смысле – понятно, что был смысл проделать заново эту титаническую работу. Однако новые тексты явно писались без поправки на то, что эти тексты актерам придется петь. Глядя на актеров, хороших актеров, видишь, как им приходится, играя, "держать руку на пульсе" и контролировать текст. Актерам эти тексты петь неудобно, а зрителям – трудно разбирать слова. Тогда, спрашивается, зачем? Ради нескольких "б..й"?
Чтобы во весь голос пропеть "Ни х..ра"? Большая художественная удача – со сцены Художественного театра, при тысяче зрителей, крикнуть, изображая блажащего пьяного: "Сука! За..бал ты, засранец!".
Сюжет "Трехгрошовой оперы" Серебренников не стал перекраивать. История, в общем, получилась узнаваемой. А там, где с узнаванием возникали заминки (или – могли возникнуть), публику пинками подталкивают к верному ответу. Полицейский начальник Браун (Алексей Кравченко), естественно, одет в форму, похожую на нашу милицейскую, только на месте кокарды – черный блестящий скотч. В зонгах вдруг "выскакивает" ФСБ. И т.п.
Кто-то успел уже похвалить спектакль – в частности, за то, что Серебренников не стал осовременивать пьесу. А что же тогда считать осовремениванием, если всех героев Серебркнников одевает в современные костюмы и на каждом шагу разбрасывает подсказки, отсылающие к жизни за порогом театра. Хотя текст, сам текст, причем и в старом переводе Апта, вполне, так сказать, доступный. Как говорили древние, понимающему достаточно. И искусство, кстати, как раз и отличается от не искусства, что говорит обиняками, лишено буквальности.
А тут актуализация – на уровне мелких уколов: Браун уходит со свадьбы Мэкки Ножа (Константин Хабенский) и Поли Пичем (Ксения Лаврова-Глинка), прихватывая ковер и микрофон.
Если встречаются друзья юности, боевые товарищи, Мэкки и Браун, то тут же возникают тельняшки, голубые береты.. Новобрачных катают в тележках из супермаркетов... Ну, сколько можно эти тележки эксплуатировать в театре, претендующем на актуальность?! Ну, скучно уже, господа! Неактуально. Да и... зачем?
Зачем на стене видео в негативе, выхватывающее время от времени что-то из происходящего на сцене, то общим планом, то – крупняком? Зачем так часто брать в руки микрофоны и так же часто возвращаться к живому звуку? В итоге не слышно ни того, ни другого, поскольку ежесекундно приходится перенастраивать слух, приноравливаясь к иному звучанию.
А главное – нельзя сказать, что это плохо (автор, впрочем, не ставил подобной цели и, как обычно, надеялся на лучшее). Спектакль ценен сразу несколькими актерскими работами. В уже помянутом интервью режиссер говорил, что "Трехгрошовую оперу" не стоит брать, не имея актера с харизмой и талантом. Конечно, Хабенский – как раз такой, необходимый актер. То же можно сказать и об исполнителях роли содержателя фирмы "Друг нищего" – Николае Чиндяйкине и Сергее Сосновском. Они играют по-разному, оба – очень хорошо.
Чиндяйкин экстравагантнее, можно сказать, на грани фола, то есть он и чрезвычайно подвижен, как говорят эскулапы – лабилен, с текучей мимикой. Он говорит, вторя Треплеву и тут играя с традицией МХТ – о том, что нужны новые формы, и всей своей деятельностью его герой доказывает, что в своем деле он – мастер на все руки. Перед началом третьего акта (спектакль идет без малого четыре часа) на сцене и в зале разворачивается настоящий перформанс с дефиле всех известных сегодня типов нищих и попрошаек. Женщина со всеми справками, девушка, которая осталась одна, ветераны-афганцы или чеченцы, один – без ног и в коляске, другой его везет, поют песни, поп, собирающий на какую-то церковь (по пути подклеивающий усы), и т.д. На втором представлении удачливые актеры пристроили в зале котенка. Публика, кстати, с удовольствием расстается с деньгами. На моих глазах Михаил Швыдкой выдал все купюры, которые были у него в наличии.
Очень хороша Ксения Лаврова-Глинка, которая играет Поли Пичем. Прежде казалось, что она хороша только когда появляется неглиже, в лифчике. Серебренников дает возможность зрителям и здесь убедиться в том, что актриса в хорошей форме. Но она и как драматическая актриса в этом спектакле хороша. Хотя петь ей трудно. Нельзя так измываться над неподготовленными голосами, заставляя актрис петь то, скажем так, колоратурным сопрано, то – безо всякого перерыва – переходить в альтовый регистр. Опять же: зачем?
Зачем Сергей Медведев (он играет разные роли) все время появляется в трусах, а перед третьим действием и в его начале показывает публике добрую половину своей задницы?
Зачем Серебренников берется не только за режиссуру и сценографию, но еще и называется в программке художником по костюмам? Это же – отдельная профессия, требующая знания и специального образования.
Зачем, зачем?
А эффектного (не только мата) в спектакле много. Особенно много – в конце. Когда Хабенский читает финальный монолог Мэкки, по листочку, который ему подсовывают в последнюю минуту, не отделаться от мысли, что он даже внешне похож на опального олигарха. Это сильно, правда. Скелет смотрится тоже эффектно – с красными огнями в глазах, с хвостом и шеей динозавра, которые растут у скелета спереди из причинного места и сзади – там, где и положено быть хвосту.
А еще знакомый врач сказал, что все симптомы у "нездоровых" нищих воспроизведены очень точно. Не придраться. Думаю, из моих уст режиссеру будет услышать об этом приятно.
Дарья Гармоненко 