Виталий Нуриев
Джеймс Бонд отдыхает. Работают зверушки.
Кадр из фильма «Миссия Дарвина»
В прокат выходит диснеевская «Миссия Дарвина». Нередко можно услышать, и не от самых непросвещенных людей, что Дисней – это якобы чистый китч: он в дразнилки играет с усредненным зрителем, щекочет его самолюбие, вытаскивая на поверхность замыленные сюжеты и посредственные переживания.
Обычно Диснею противопоставляют арт-хаус. Противопоставляют и не видят противоречий. А их не одно и не два. Касаются они не только Диснея, они уходят корнями в житейскую мудрость. Ориентируясь на семейную аудиторию, и в первую очередь – на детей, дядюшка Уолт от арт-хауса не отказывается, он дает его дозированно, чтобы заложить фундамент, чтобы у его взрослеющего зрителя впоследствии не возникло проблем в восприятии более сложных кинематографических образов, но в то же время не должно у ребенка возникнуть и отторжения из-за непонимания формы или содержания.
Культурная инициация проводится осторожно, тут Диснею и впрямь равных найти трудно. Мультипликационные фильмы ткут свое полотно, вплетают туда нити, ведущие в разные уголки культурной паутины, дают ключи к пониманию мира. Сальвадор Дали вносит свою модернистскую лепту в диснеевскую «Судьбу». Золушка и принц танцуют тот же вальс, что и герои «Моста Ватерлоо». Русалочка просыпается поутру и потягивается с грацией Одри Хепберн, то есть с грацией ее принцессы Анны из «Римских каникул». Спящая красавица перешагивает через американские идеалы розовощеких пышечек и копирует изящество средневековых гравюр. Культурная амортизация оказывается на поверку неплохой коммерческой стратегией и приносит свои дивиденды, на которые Дисней имеет полное право. И, что еще более важно для успеха предприятия, накрепко вдалбливает диснеевские работы в память человека независимо от того, принимает он их или нет. Вдалбливает до такой степени, что, допустим, у Воннегута можно найти слова: в каждом затишье перед грозой есть что-то от диснеевского фильма.
От политики культурной амортизации студия Диснея не отказывается и в своих новых работах. Так «Миссия Дарвина» рефлексирует на тему суперагентов, но, помня о замыленности сюжета, ищет свой угол зрения. Сага о Джеймсе Бонде – надоело. «Хранители», Человек-паук, Супермен – неоригинально. Идею подкидывает реальность. Угол зрения «дают» документы, рассказывающие, что американское правительство развивало специальную программу и проводило серию экспериментов над животными, пытаясь превратить их в агентов особого назначения. Тараканов, например, учили перетаскивать электронные датчики. Хойт Йетман в выборе животных останавливается на морских свинках. Из-за пятилетнего сына, который свинку принес из детского сада и стал играть с ней в солдатики. Животное, видимо, проявляло чудеса боевой ловкости, потому что его быстро утвердили на роль суперагента. К свинкам приставили компьютерного гения – крота и юркого разведчика – муху.
А дальше пошло-поехало. Йетман, известный трюкач-визуалист, на всевозможных выдумках не одну собаку съел. Он комбинирует новейшую компьютерную графику со съемкой, где объектом выступает живой человек, и выстраивает целую вселенную вокруг зверей-шпионов. Те живут в гигантской, оборудованной по последнему слову техники биологической лаборатории: это одновременно и спортзал, и площадка для развития сверхинтеллектуальных способностей. Наружу агенты выбираются благодаря механизму-катапульте, выбрасывающему каждого зверька в прозрачной капсуле, – он, кстати, отдаленно напоминает пневматическую почту, сохранившуюся в Российской государственной библиотеке. Каждое приспособление, возникающее на экране, продумано до мельчайших деталей, так, что невольно начинаешь верить, будто оно всамделишное. Как веришь и в маленьких (даже если и нарисованных) грызунов-агентов, по повадкам, по переживаниям своим куда более живых, чем люди-напарники в кадре. Животные совсем, кажется, уподобились тем, чьими голосами они разговаривают. Крот Спеклс взял себе неуклюжесть Николаса Кейджа, а морская свинка Хуарес – кокетство и темперамент Пенелопы Крус. В результате в своей живости компьютерные существа переигрывают живых актеров. Эффект закрепляется благодаря проработанным диалогам: животные смешливы и остры на язык.
В сущности, благодаря этим захватывающим подробностям из жизни животных любой зритель от мала до велика легко примеривает на себя роль юнната-зоолога, которому нежданно открываются тайны мира, существующего совсем рядом, но о существовании которого он до этого совсем не подозревал. И в обмен на такое знание зритель готов забыть и о совершенной простоте сюжета (очередная миссия супергероев по спасению мира), и о надоедливых американизмах, которые все-таки есть (размышления о природном равенстве возможностей или пространные благодарственные речи политиканов), но отступают на заданий план и не мозолят глаза.
