Виталий Нуриев
Музыкально-танцевальная правда Парижа.
Кадр из фильма «Париж! Париж!»
«Париж! Париж!» – новый фильм Кристофа Барратье выходит наконец в российский прокат. Пять лет назад вся Франция диву далась, откуда взялся не известный никому талант, выдавший на-гора самый кассовый фильм года. Кристоф Барратье, сняв «Хористов», задал новый виток в раскрутке интересного жанра, ретро-драмы: отныне вовсе не нужно жить во времени, которое берешь в качестве рамки к повествованию.
Нет, такое бывало и до Барратье, время часто считается милой условностью, удобной для спекуляции и манипуляции, просто он нашел что-то, что заставило поверить, сделало зрителя почти очевидцем.
«Париж! Париж!», второй фильм режиссера-француза, зрителя забрасывает далеко – в 1936 год. И называется на самом деле не как известный очерк Ирвина Шоу, посвященный городу света, и совсем уж без восклицаний. Но, как вполне справедливо замечает Барратье: «Окраина, 36» мало что скажет будущему посетителю кинотеатра, значит, нужно пойти на хитрость. Тем более что окраина у него – это парижский северный «фобур», слово, которое, несмотря на все величие и могучие русского, вряд ли можно передать так же, одним словом, и чтобы без потерь. На французском – это парижская окраина, практически вышедшая за черту города, отсылающая одновременно к историям рабочих кварталов эпохи Народного фронта. Эпохи, Барратье привлекающей, во-первых, своим политико-историческим наследием – в качестве фона для своего фильма он как раз и берет победу фронта на выборах в 1936 году, а во-вторых, своими кинематографическими отечественными наработками. Они черным по белому выводят эстетику поэтического реализма. И человек, от природы сентиментальный, Кристоф Барратье поэтике внимает чутко, перенося на современный экран образы того времени: у него находится место и парню из народа а-ля Жан Габен, и девушке
а-ля Даниель Дарье, если ту немного загримировать под Грейс Келли. И ссылкам на классиков кинематографа второй половины 1930-х – от Ренуара до Дювивье.
Но перекоса в созерцательный историзм не случается. Вероятно, потому, что политические настроения, привязанные к конкретному времени, в фильме лишены каркасного значения. Цементирует свой замысел Барратье тем, что уже один раз не подвело, – музыкой и вневременными историями. С одной стороны, он, сам музыкант по образованию, скрупулезно выписывает историю французского мюзикла, что, в общем, и неудивительно, фильм все-таки из музыки и родился, когда два друга принесли Барратье непристроенные музыкальные соображения. Тем более что 1930-е годы предоставляют широкие возможности для того, чтобы соображения эти пристроить – в каждом рабочем квартале на севере Парижа был свой мюзик-холл. С другой стороны, принявшись стилизовать и выбрав линию мюзикла, Барратье верно рассудил, что промеж музыкальных номеров в стиле Мишеля Пузаду и Басби Беркли, под стать эпохе нужна романтическая завязка.
Собирая все свои линии воедино, Барратье вынужденно лукавит с парижским фоном. На две третьих он убирает фильм в павильоны, весьма от Парижа, кстати, удаленные – 90% ленты отснято в Праге, – но не городские зарисовки. Режиссер отчаянно протестует, говорит, что Прага ни в коей мере на Париж не похожа. А в фильме городские планы есть, и их легко узнать. Но легко и запутаться, заплутать между ними. Так открывается лукавство Барратье: ему пришлось смонтировать свою, «идеальную» рабочую окраину. Потому что в северных районах Парижа архитектурный облик города меняли нещадно, как в центре современной Москвы. Поэтому, стоя на извилистых улочках Монмартра в фильме, можно, не сходя с места, весьма подробно разглядеть Эйфелеву башню (попробуйте проделать то же самое, когда в следующий раз отправитесь в Париж). Хотя, если не капризничать, можно довольствоваться и виртуальным путешествием – под ручку с Кристофом Барратье. Он показывает Париж 1936 года с искренней любовью и даже страстью, собирая воедино самые удачные фотографические образы французской столицы того времени. Обычно они разбросаны по туристическим лоткам и дорогим коллекционным фотоальбомам. В результате получается уже самая настоящая прогулка, которую не предложит ни одно турагентство, – в компании лучших фотографов эпохи: Париж с Робером Дуано, Анри Картье-Брессоном и Вилли Ронисом.
