Обладатель недюжинного актерского дара и чувства стиля, виртуозной техники и почти утерянной нынче манеры, Дмитрий Гуданов – меньше всего балетный принц. Скорее лорд на нашей балетной сцене. В новом образе его можно не узнать, зато никогда ни с кем не спутаешь. Впервые шестилетним ребенком увидев по телевизору классический балет, он не воскликнул: «Хочу!». Мальчик спросил: «Где этому учат?». По окончании Московского хореографического училища, Гуданова приняли в Большой театр. Ни тот, ни другой об этом не пожалели.
– Дмитрий, свой последний спектакль – «Золушку» – вы танцуете 9 июля, в день рождения. Двойной повод подвести итоги. Чем запомнился прошедший сезон?
– 100-летием Дягилевских сезонов, конечно. Это для всех балетных событие, и я не исключение. Приглашают в юбилейные гала. Не случайно эту дату на всех континентах отмечают. Не для политеса, а потому, что русские тогда весь мир встряхнули. Мне эта эпоха очень близка. В моем репертуаре есть несколько «дягилевских» балетов. Танцую «Треуголку» Леонида Мясина, но особенно люблю балеты Михаила Фокина. Мне кажется, я их чувствую. В «Шехеразаде», например, шел за потрясающей музыкой Римского-Корсакова. Когда начал репетировать, образ у меня в голове уже сложился, и я доверился своей интуиции.
– Самого Фокина корректировать не побоялись?
– В театре нужна смелость. Фокина я, конечно, не корректировал. Просто искал свое. То, чем могу поделиться, чем я, именно я могу наполнить его хореографию. Иначе не стоит выходить на сцену. А вообще-то, я балетный Плюшкин – стараюсь, чтоб ни крошки не пропало. Музыку ли слушаю, на улице что увижу, или в кино – все в копилочку собираю. Балетные записи тоже не смотрю, а подсматриваю: что может пригодиться. К примеру, Михаил Барышников с Натальей Макаровой танцуют «Жизель». Технически – совершенно. А с образом я не согласен. Хотя для любых экспериментов открыт.
– Поэтому, наверное, вам так легко даются и классика, и современная хореография?
– Легко?.. Хорошо, если так кажется. Ведь что такое балет? Сначала ты все силы бросаешь на технику – два тура накрутишь, три. Но потом понимаешь, что техника не самое главное (если, конечно, добился того, чтобы на сцене о ней не заботиться). Не 32 фуэте важны, не прыжок под потолок. Хотя зритель это любит. В театре важно совсем другое. Не надо путать балет с цирком.
– Вас недаром называют хранителем традиции Danse Noble – благородного танца. Это такая редкость сегодня. При этом вы на удивление тонко чувствуете самую разную стилистику, будь то Бурнонвиль, Флиндт, Фокин или Уилдон.
– Я счастлив, если это ощущается в зале. Ведь суть нашей профессии в нюансах и интонациях. Они со временем вымываются, а я хочу их во что бы то ни стало сохранить. Сейчас уже мало осталось тех, кто мог бы передать секреты из ног в ноги. А мне повезло. Я репетировал «Видение розы» с одним из самых ярких танцовщиков «Балле рюс де Монте Карло» Юрием Зоричем. Он в свое время готовил эту партию с самим Фокиным. Кроме того, Зорич был учеником великой, но, к сожалению, почти забытой у нас балерины Ольги Преображенской. После революции она эмигрировала из Петербурга, с 1923 года жила в Париже и за сорок лет выучила несколько поколений звезд, блиставших и в Парижской опере, и в Ковент-Гарден, и по всему свету. Мы воспитаны на системе Вагановой. Это, действительно, очень популярная в мире, но не единственная школа.
– Вы фанат репетиции?
– Можно и так сказать. Партнерши на меня обижаются. Только что-то затвердили, а я уже все меняю. Чего-то нового требую. Въедливый я очень.
– А еще, говорят, слишком независимый. Легко ли быть независимым в такой зависимой профессии?
– Я ведь в Большом театре, как положено, начинал с кордебалета. Вот это – зависимость. Бешеное желание было вырваться. Ездил на конкурсы, старался показаться. И только когда балетную труппу возглавил Александр Богатырев, он предложил мне «Фантазию на тему Казановы». Представляете, что такое взять мальчика из кордебалета сразу на главную партию? Я это всю жизнь буду помнить. Хотя, знаете, у меня с Александром Юрьевичем такой случай был, до сих пор неловко. На гастролях однажды что-то не сложилось, я взял да швырнул веером доллары заработанные. Другой бы нахала выгнал, а Богатырев со мной потом всю ночь сидел – разговаривал.
– Сегодня вы премьер Большого театра. Есть ли у вас соперники?
– А как же! Главный – я сам.
– Некоторые из Ваших старших коллег жалеют, что в свое время не остались за границей. Больше бы сделали. Вам никогда не хотелось уехать?
– Никогда. Хотя предложения были и есть. Когда в 1998-м получил 1-ю премию на Парижском конкурсе, предлагали остаться во Франции.
– Вокруг вас тогда в Париже большой ажиотаж был?
– Да. И все равно отказался.
– Испугались?
– Конечно, испугался. Большой театр испугался потерять. Вы не поверите, но я еще ребенком абсолютно точно знал, что буду танцевать только в Большом. Когда закрывали основную сцену, такую тоску почувствовал. Я с детства Большой театр по запаху узнавал. Там как-то по-особому пахло – старым деревом, декорациями запыленными, театральным клеем, даже кошками, которые под сценой жили. А еще сосисками с горчицей в рабочем буфете. И ничего роднее этого запаха нет. А насчет возможностей – сегодня мир открыт. Пожалуйста, поезжай, куда хочешь, участвуй в любом проекте. Было бы желание. Я ни о чем несбывшемся не жалею. Точно знаю: если не сделал, значит – не хотел.
– Ваши ближайшие планы?
– Уже осенью хотим с Марией Александровой сделать Москве красивый подарок – готовим новую программу для творческого вечера. Кроме того, Борис Эйфман предложил в предстоящем сезоне возобновить для меня балет «Русский Гамлет», но не в нашем театре, а с его артистами в рамках антрепризного проекта. С Эйфманом работать необыкновенно заманчиво и очень опасно – хореография головокружительная. Я впервые столкнулся с такой мощной режиссерской волей, которой все подчинено. Безумно захватило. Такая роль – подарок и редкость. Он ставит конкретные актерские задачи и умеет добиться результата. Такой силой воздействия обладает, что хочешь – не хочешь, а подпадаешь под влияние. Я подобного до работы над «Русским Гамлетом» не встречал. Это те планы, которых зритель от меня ждет, к чему он привык. Но предстоят и неожиданности. Есть несколько интересных предложений, которые и связаны с балетом, и выходят за рамки привычного. Надеюсь, будет случай удивить. Сделать то, чего еще никто до меня не делал. Очень хочется рассказать, но пока не имею права.
– Что ж, успехов. А что бы вы сами пожелали себе в день рождения?
– ┘ Здоровых ног.