Ольга Галахова С 31 мая по 28 июня в Доме творчества «Звенигород» под Москвой в третий раз прошла Международная летняя театральная школа СТД РФ. 90 участников из 28 стран СНГ, Балтии, Европы и Азии съехались на этот теафорум, который обещает стать доброй традицией. Образовательный проект осуществляется в рамках Программы государственной и общественной поддержки русских театров стран СНГ и Балтии под патронатом Президента РФ.
Казалось бы, СТД РФ ничего нового не придумал в организации и проведении летней театральной школы. На Западе такая традиция прижилась уже давно. И там летом многие профессиональные актеры находят время, а главное личные средства, чтобы вложить их в дальнейшее, выражаясь, лексикой времен не СНГ, а СССР, повышения собственной квалификации.
Режим школьной жизни в Звенигороде отчасти напоминает пионерлагерь. «Бойскауты» театрального ремесла, получившие прописку в санатории, имеют трехразовое питание. Работницы общепита стараются: выпекаются румяные булочки, посыпанные сахарной пудрой, учитывается рацион, в котором мясо уже не является главным и ошеломляющим жестом щедрости санатория. Можно погрызть редиску. Все скромно, но цивилизованно.
Однако не хлебом единым, как известно, жив человек, особенно актер. Главное, что на звенигородской почве ежедневно отечественные мэтры режиссуры и педагогики проводят мастер-классы. Наши выдающиеся актеры встречаются с участниками Школы, размышляя вслух о состоянии театра сегодня, о предназначении работы актера в современном мире. На этот раз к педагогике привлечены и коллеги из-за рубежа, к примеру, известный литовский режиссер Йонас Вайткус. Итог почти месячных штудий показ спектаклей, ≈ это уже традиция летней школы. Демонстрация достижений состоялась в Театральном Центре на Страстном на прошлой неделе.
В промежутках между занятиями удалось поговорить с несколькими участниками.
Эльза Фуртадо (Париж, Франция). Четыре года живу в Париже, но сама я из Бордо. Об этой школе узнала благодаря своей подруге, которая была здесь в прошлом году. Жаль, что во Франции мало кто знает о существовании этой школы. Думаю, у нас многим актерам было бы интересно сюда приехать, поскольку многие из них говорят по-русски. Впечатляет, что всё здесь бесплатно. Я училась три года в театральной школе Клода Матью, нашего театрального мастера и только что ее окончила. Каждый месяц нужно было платить 300 евро. Конечно, мне помогали родители, особенно бабушка. Здесь в летней школе в Звенигороде такая поддержка государства актерам! У нас только Парижской Консерватории дается такая поддержка государства. Я начала учить русский в школе. У нас можно было выбирать английский, немецкий, русский. Сначала я вообще была в панике, что ничего не понимаю. Лексику русского юмора еще не освоила. Для большинства участников русский – родной язык, а для меня совсем неродной. А так бы хотелось все понять┘
Каждый день я замечаю, что мы говорим на одном театральном языке. Это не просто слова, а чистая правда. Когда Лев Додин пришел к нам на встречу, то барьера языка для меня не было. Я все поняла за те три часа, что он говорил о театре.
Вообще я хотела бы жить в Москве. Я в восторге от этого города, в который приезжаю в третий раз.
Натия Чохели (Южная Осетия, Национальный Осетинский театр, Цхинвал). «Мой отец грузин, а мама осетинка. Отец ушел от нас, но у меня грузинская фамилия. Воспитывалась я в Осетии.
Я три ночи просидела в подвале с другими женщинами. Было очень страшно, вот что могу сказать. Страх ожидания был жуткий. Если хотят убить, скорей бы убили и ушли. В первую войну мне было 14 лет. Но подросток не так все понимает, как взрослый человек. В эту войну все было страшнее. Не понимала, утро или ночь. Ночью бежали в укрытие. 20 человек и один ребенок сидели в нашем подвале. Самое страшное для меня началось после, поскольку мы не знали, где наш сын. Я обратилась в наше правительство, через министра культуры Тамерлана Дзудцева ребенка стали искать. Нашли на базе «Казачок» в Азове. Рыдала, когда нашла его.
Я восемь лет работаю в театре. В Цхинвале у нас нет здания ≈ театр построят через три года (сгорел еще до войны). Пока нам дали временное помещение. Мы много играем. Однако побывать на такой школе, как здесь, актерам очень полезно, снимаешь штампы. Прекрасные педагоги: Родион Юрьевич Овчинников дает интересные упражнения. Репетиция пластического спектакля «Письма памяти», которые ведет Олег Викторович Николаев, ≈ совершенно новый для нас опыт. Мы все просто влюблены в этого педагога».
За один день на Летней школе может быть сразу несколько занятий и встреч. Например, с Сергеем Юрским и Александром Калягиным. Сергей Юрский после короткой вступительной речи в течение часа читал стихотворения Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака, Иосифа Бродского, Дмитрия Быкова, короткие рассказа Григория Горина, Даниила Хармса. Мало кто, как Юрский, сохраняет такую безупречную артистическую форму исчезающего жанра литературного чтения. Эстрадой, исходя из нынешних реалий, это назвать никак нельзя. Перед нами был выдающийся актер, который делал понятной и ясной поэзию Мандельштама, выделяя в ней богатство сложнейших ритмов. Открывал глубокого поэта в Дмитрии Быкове. А чтение рассказа Григория Горина заставляло вспомнить о традиции Михаила Зощенко.
А потом поделился своими размышлениями о сегодняшнем и вчерашнем театре.
Сергей Юрский, народный артист РФ. Театр, который стоял на том, что есть чудо диалога, исчезает. Зритель должен видеть и слышать не только то, что говорит и показывает актер, но и то, что у актера при этом происходит внутри. А в очень хорошем театре, зритель уже потом, после спектакля должен увидеть, что происходит у него самого внутри. Человек получает от театра то, что он не может получить больше нигде. Вот что такое драматический театр, который под угрозой и который мы можем потерять.
Поиск формы в сегодняшнем театре невероятен. Поиск содержания истончается, почти исчезает. Я с всей любовью, которая во мне не исчезла, много отдал жизни классике, но сейчас меня интересует только современность как предмет рассмотрения, как сюжет, как драматургия, связанная с сегодняшнем днем.
Что касается Школы, я ею пропитан и пронизан. Я являюсь приверженцем поздно узнанной и мало изученной школы, основанной Михаилом Чеховым. Если говорить о современном театральном языке, сейчас, на мой взгляд, наступает, с одной стороны, время хэппенинга, под которым я понимаю смешение зрительного зала со сценой, включение публики в театральное действо. С другой стороны, наступление мюзикла, это обратное явление, подразумевающее выход «сцены» за свои физические рамки в сторону зрителя. Создаются условия, когда не надо думать, все уже продумано и сделано за вас. Чему же учили актеры, которые занимались театром перевоплощения? Прежде всего, атмосфере, которая должна возникать просто от присутствия человека на сцене, от его внутреннего наполнения и монолога. Психологическому жесту, являющемуся основой, особенностью характера твоего персонажа. Отношения на сцене должны быть пронзительными, а люди прозрачными.
То, что называется перевоплощением, ≈ придумка пластики, другой походки, другого голоса, другой интонации ≈ сейчас не требуется. В сериалах перевоплощение совсем не нужно ≈ слишком примитивны тексты, из которых ничего не «выползает». Актер предъявляет самого себя. Театр либо проповедь, ни в коем случае не прямая проповедь, та, что была свойственно худшему советскому театру, хотя советский театр был очень высокого уровня, наследовал психологическую традицию ≈ все помнят мастеров фантастического уровня, но когда театр превращался в пропаганду пусть хороших и добрых истин, это и была прямая проповедь. Возникал театр-исповедь, что называется, актер рвал страсти. Постепенно этих нервов актеру стало не хватать. И тогда оставалось одно - лицо. Человек, его лицо соответствует вкусу масс. Красавчики сейчас не в моде. В моде лысые. Продюсеру остается найти это лицо, а для актера, начавшего свою жизнь, оказаться этим лицом.
Есть ли инструменты или все зависит от опыта, таланта, возбуждения своих собственных эмоциональных воспоминаний, наблюдательности? Инструменты есть и ими надо пользоваться. Для меня определяющие – психологический жест Михаила Чехова, понятие атмосферы в формулировках, как Станиславского, так и Чехова. Современный театр чаще всего грешит тем, что нет атмосферы. Человек ≈ на сцене, и возникает атмосфера, печали, тревоги, всего того, что может быть развито в тончайших вариантах. Безатмосферный театр очень легко научил притворяться. Атмосферу заменяют музыкой. К примеру, звучат ритмы рока, дающие знакомую возбужденную энергию, но с актером на сцене ничего не происходит. Тогда ≈ это фальшивка. Нельзя готовить психологический жест и сказать режиссеру, что покажу найденное через дня два. Это рождается мгновенно в репетициях с режиссером. Расчеркнуться одним жестом. Кто ты? Вот я кто! Я не знал кто такой Михаил Чехов, пока мне в 60-е годы не сказал об этом отец. Мы смотрели американский фильм «Рапсодия» с участием Элизабет Тейлор. Помню, билеты стоили жутко дорого и сеанс шел в два часа ночи. В эпизоде появился Михаил Чехов – мне отец шепнул: «Это великий русский актер».
Встреча с вами мне очень интересна, памятна, но с нее никак не начнется моя педагогическая деятельность. В профессора не пойду. Идите все своим путем. Если когда-нибудь судьба приведет вас ко мне как режиссеру тетра или кино ли, поверьте, никогда вам не скажу: «А помните, я говорил вам о Михаиле Чехове! Забудьте все это! Но если вдруг Школа в вас странным образом выскочит, не пугайтесь. Это – путеводная нить».
Председатель СТД РФ, народный артист России, художественный руководитель Международной летней школы и художественный руководитель театра Et Cetera Александр Калягин заступил на вахту мастер-класса после Сергея Юрского, многое в размышлениях двух больших артистов совпадало, но разное присутствовало тоже. Дело не в символах веры, а в том, что эти актеры, по выражению так любимого Сергеем Юрским Михаила Чехова, «учат собой».
Александр Калягин. Сейчас модно ставить так: не действуйте, говорите так, чтобы вас не слышали, темперамент показываете назло, мыль не держите. Стараются переакцентировать, переиначить смысл, содержание. Это не значит, что я не откликаюсь на современную режиссуру. Меня потряс спектакль «Ромео и Джульетта» Коршуноваса.
Как выходить из кризиса актеру? Вопрос сложный, поскольку тут либо надо говорить все, либо ничего. Одно лекарство вас лечит, но это же лекарство не поможет вашей подруге. Важно иметь свой опыт. Наблюдайте, наблюдайте. Когда мне бывало плохо, я говорил себе: «Меня спасет моя наблюдательность». В мысли ≈ я ленивый, поплавок, который меня держит, - наблюдательность. В силу моего оптимистического характера, не выношу, когда репетиция даже глубоко трагического материала, проходит грустно. Так учили меня Анатолий Эфрос, Роберт Стуруа, Михаил Швейцер. Репетировать надо весело. Все мои кризисы шли через то, что я сам себя заводил, вытаскивал за уши. В этом смысле я еще мужчина. Наша профессия самая фальшивая, но и самая искренняя. Профессия жестокая. Наша радость в одном – в репетициях.
И критики, и зрители ошибаются. Но актер, если он сам себе судья, никогда не даст самому себе поблажки. С собой надо говорить жестоко, особенно после премьеры. Важно пережить не первую премьеру, а четвертый, пятый спектакль, когда пена уходит, и ты немножко начинаешь осязать, что ты сделал, что пропустил. Не ждите помощи ни от кого. Ни мама, ни лучшая подруга, ни муж, ни жена, никто не поможет. Могут подтолкнуть, заметить вашу мысль. Только не думайте, что я не нуждался в советах. Слушал всех. Более того, провоцировал на критический разговор, - я не удовлетворяюсь ответом: «Понравилось. Хорошо». Мне обязательно надо спросить: «А все-таки что не понравилось?». Сначала человек отвечает невнятно, а потом расходится, и я понимаю, ≈ ему все не понравилось. Есть, конечно, тут какой-то мазохизм: мне больно слышать замечания, но важно.
Я был тяжелый мальчик. Школу ненавидел, там была муштра, военная дисциплина. Все делал, чтобы меньше бывать в школе. «Аличка очень тяжелый». ≈ говорили моей маме. Мама сообразила: «А может быть тебе поступить в медицинское училище?», ≈ что я и сделал. Поступил в медучилище на Тимирязевке и продолжал заниматься самодеятельностью. Продолжал работать на скорой помощи уже дипломированным фельдшером. Потом поступил в мединститут. Я говорил себе: «Если я не буду актером, обязательно уйду в медики». У меня была своего рода норка. Знал, что сбегу туда. Жизнь превращать в театр – мечтал об этом, но параллельно говорил себе: «Быть у воды», как говорят в балете, – не дай Бог! С другой стороны, все мои коллеги снимались – я нет. В кино я выглядел ужасающе, пока меня Никита Михалков в порядок не привел. Глядя на меня, возникал вопрос: «А что этот актер может, помимо того, что может?». Боясь встать у воды, искал работы. Делал чтецкие программы. Я поэтому ушел с Таганки, хотя компания там была чудная. Понимал, что там не стану актерам.
Вам сейчас сложнее ≈ с этими сериалами, ≈ варево, которое я смотреть не могу. Как и какой произносят текст! Я шел к Юрскому и просил: «Сделайте со мной «Мастера и Маргариту». Читал Андрея Платонова, Гоголя. Потом что-то происходит. У нас участь была не легче, но очищена от шелухи. Вы когда берете билет, то вам хочется взять маршрут, в котором меньше остановок. Сейчас очень много остановок.
Я вам наказываю: слушайте режиссера, даже если это бред. Научитесь сначала делать то, что от вас просят, присвойте, а уже потом позволяйте себе сделать то, что хочется вам. Даже плохой режиссер может сказать вам то, что откроет истину. Поэтому ≈ не спорьте. Учиться можно и на плохом. Вам же очень повезло, сюда приезжает много мастеров, они вам рассказывают о своем опыте, о своих лекарствах. Ничего не пропускайте, слушайте, наблюдайте, собирайте все в свою копилочку.
Дарья Гармоненко