Галина Коваленко Премьера Санкт-Петербургского Малого драматического театра - театра Европы «Повелитель мух» Уильяма Голдинга вышла с грифом «Молодая студия». В спектакле заняты дипломированные актеры, большинство из них – ученики Льва Додина, второй раз обратившегося к роману Голдинга.
В 1986 году «Повелитель мух» был поставлен также с молодыми актерами, выпускниками Додина. Это был спектакль, который любили и смотрели не один раз. С тех пор утекло много воды, участники того спектакля стали известными актерами. Впервые обратившись к этому роману, Лев Додин написал пьесу с подробно разработанными психологическими характерами. Теперь он использовал инсценировку Найджела Уильямса, сжатую по сравнению с романом, но позволяющую сделать больший акцент на философских проблемах...
Подобно Сервантесу, писавшему «Дон Кихота», как пародию на рыцарские романы, но создавшему философское полотно с героем на все времена, Голдинг, задумавший написать пародию на приключенческий роман для детей Р.М. Баллантайна «Коралловый остров», создал притчу о цивилизации, сотворенной человеком, вобравшим в себя свет и тьму, добро и зло. Об этом поставил спектакль Лев Додин.
Сценография Давида Боровского тщательно воссоздана Алексеем Порай-Кошицем: обломки настоящего сгоревшего самолета - центральная метафора спектакля. Мертвая материя и чудом уцелевшие во время взрыва подростки, пытающиеся выжить на необитаемом острове. Пространство сцены пересечено лианами – канатами, которые для подростков являются чем-то вроде спортивных снарядов, затем становятся способом передвижения. Где-то недалеко угадывается океан, со стороны которого подростки ждут корабль. В этом герметическом пространстве происходят драматические события. Разворачивается виток цивилизации, обратившейся вспять: возникают племенные отношения. И только потрясающе звучащие духовные песнопения ХШ-ХУ1 веков и мелодия Дмитрия Покровского говорят о том, что духовная прародина подростков (то есть человечества) не исчезла бесследно, как Атлантида. Музыкальный руководитель Михаил Александров добился вдохновенного исполнения песнопений. Пространство становится естественной средой обитания постепенно дичающих, вполне приличных английских детей, забывших о доме и о родителях и начинающих находить вкус к крови. Каждый из персонажей отличается своим пластическим рисунком, тщательно продуманным режиссером по пластике Юрием Хамутянским.
В спектакле четко обозначены две противостоящие силы - Ральф и Джек. Ребята выбирают главным Ральфа. Он обаятельнее Джека и кажется более находчивым. В Джеке, старосте церковного хора, привыкшем руководить, пробуждаются древние звериные инстинкты. Он - кормилец, потому что в отличие от остальных может убивать свиней. Постепенно он находит наслаждение в убийстве, заражая этим членов своей команды. Образ, созданный Владимиром Селезневым, объемен. Селезнев показывает эволюцию своего персонажа. Вкус к крови порождает в нем инстинкты вождя. На мгновение он превращается в Артура Уи Брехта. Актер не имитирует Гитлера, но в эти минуты перед нами предстает узнаваемый, типичный для нашего времени образ кровавого лидера. Селезнев старше и опытнее почти всех своих партнеров, некоторые из которых еще студенты. Его работа отличается интеллектуальностью, точностью мотивировок, скупостью, но выразительностью эмоций.
Ральф (Данила Козловский) находится в центре борьбы. Это подросток с хорошими задатками. Он справедлив, честен, смел, готов всегда прийти на помощь, ребята к нему и тянутся. Но он человек сомневающийся, колеблющийся, временами готовый переметнуться к Джеку. Это точная трактовка характера, напоминающая не только о том, что роман написан Голдингом после войны, но и о том, что со времени его написания (1954) прошло более полувека, и мы свидетели многих перемен не только исторических, но и произошедших в человеке. Молодой актер показывает внутреннюю борьбу своего героя. Рядом с душевно неустойчивым Ральфом всегда Хрюша и Саймон. Хрюша олицетворяет разумное начало в человеке, ценимое Ральфом и не приемлемое для Джека. Хрюша – дебют в Малом драматическом Александра Быковского. Близорукость Хрюши – не только физиологическая черта, она символизирует гуманизм. Его гибель от рук опьяневших от крови «охотников» Джека не только физическая, растоптана человеческая личность, попраны все нормы человеческого общества. «Дальше тишина», потому что убит и Саймон. В ребятах зародился страх, воплощаемого ими в образе страшного зверя. Страх приводит к безумию – жажду крови. Вот уже водружена страшная свиная голова, олицетворение Повелителя мух, которому поклоняются ребята. Хрюша и Ральф убеждают, что зверя нет, но у них нет доказательств. Саймон предъявляет материальное доказательство. За зверя принимают зависшее на ветвях тело мертвого летчика в комбинезоне и шлеме. Его объяснение («Мы превратились в зверя) становится причиной его убийства. Саймон (Станислав Никольский), хрупкий, белокурый подросток с мечтательным выражением лица, с недетской силой убеждения – один из самых запоминающихся характеров, привносящий в спектакль напряженный сдержанный лиризм. Его смерть рождает глубокое молчание у подростков, что-то меняя в их душах.
Замечательны близнецы Эрик (Олег Рязанцев) и Сэм (Дмитрий Луговкин). Их трогательное отношение друг к другу, смятение перед выбором – остаться с Ральфом или переметнуться к Джеку, привносят ноту человечности в жестокие отношения на острове. Торжествует идеология Джека, которого поддерживает Роджер (Алексей Морозов). Стальной блеск его глаз, застывшая жестокая сила на лице и стремление к власти, дающей неограниченные права убивать – страшный образ на грани аллегории.
Как все спектакли Льва Додин, этот спектакль отличает великолепный, слаженный ансамбль, в котором запоминается каждый. Добродушный, готовый идти у каждого на поводу, человек толпы Стенли (Павел Грязнов); собранный, молчаливый Харольд (Олег Дмитриев); тихий, домашний мальчик Персиваль (Максим Павленко); солнечный» Билл (Станислав Ткаченко), и первая жертва страха - малыш Джонни (Егор Старовойтов).
Финал спектакля неожиданный. Ральф, как и в романе, спасен. Летчик снимает шлем и очки, мы видим Джека, но Джека взрослого. Притча завершается, как все притчи Голдинга, знавшего и чувствовавшего, что «человечеству больно».
