Григорий Заславский
На открытии российского павильона Венецианской биеннале каждый открывал что мог.
В павильонах нынешней, 53-й, Венецианской арт-биеннале кого-то радуют, кого-то печалят, кого-то смешат те самые части человеческого тела, называть которые в приличном общесте не принято. Но показывать на выставках – пожалуйста.
Еще по дороге к Джардини, то есть садам, где расположена небольшая, но важная часть арт-биеннале, где располагаются многие национальные павильоны, каждого потенциального поклонника актуального искусства атакуют зазывалы: на пришвартованном к берегу кораблике – выставка французского художника Жака Шарле, название которой, имея в виду игривость мысли, можно перевести как «100 членов художников». А там – и вправду изображения, каждое из которых как бы принадлежит одному из известных художников или кураторов (Марселю Дюшану или Бонито Оливе), или же отражает взгляд, например, структуралиста или дзен-буддиста. Забавно.
В программе нынешней биеннале почти отсутствуют политические или социальные подтексты, тем более – вызовы. Искусство если и спорит – чаще с самим собой. Чтобы уловить политические подтексты (при желании, конечно, если таковое имеется), приходится вооружать зрение и слух. Слух для восприятия актуального искусства, кстати, порой даже важнее, чем глаз. Довольно-таки интересной в этом году оказалась экспозиция Польского павильона, в котором, когда в него заходишь, сперва даже не понимаешь, о чем речь: видеопроекция шести или восьми арок, они освещены, но каким-то матовым светом, как будто полупрозрачное стекло скрывает лица проходящих или останавливающихся за ними прохожих. Они разговаривают, скрываются под невидимым, но, вероятно, имеющимся там, за этим самым стеклом навесом от начинающегося дождя. Автор экспозиции – Кшиштоф Водичка. Подойдя к стене, можно надеть наушники и тогда – более или менее отчетливо расслышать эти разговоры, которые ведутся слева, справа, в центре. Вдруг из шума выкристаллизовывается русская речь: «Ну что я без паспорта?.. Разве я человек?! Без паспорта я никто...» Проходит жизнь.
В лидерах (помимо, о чем сказать приятно, нашего российского павильона) часто называли немцев и французов. В обоих случаях кураторы отдали павильоны на откуп кому-то одному. У немцев это – Лиам Гиллик. В стерильном павильоне была выстроена такая же стерильная кухня, расползшаяся во все стороны, и совершенно уже лишенная какого-либо практического смысла, ее амбиций хватило бы еще и еще, она устремляется туда, где пространство дает слабину... И на вершине последнего шкафа зритель обнаруживает чучело кошки, совершенно как настоящей с белым бантиком в зубах.
 Все главное на месте, а без головы можно и обойтись. В венесуэльском павильоне. Фото с официального сайта биеннале |
Экспозиция французского павильона называлась в этот раз Le grand soir, это была одна-единственная работа Клода Левека, впрочем, также оккупировавшего все пространство, все его уголки. Попадая в зал, посетители оказываются внутри довольно узкого коридора, оставленного двумя рядами решеток, то ли зверинца, то ли тюрьмы, защищающей публику от спрятавшихся в нескольких зарешеченных углах флагов. Черные знамена анархистов развевались, но угрозы уже не представляли. Свобода с баррикад предусмотрительно уведена и упрятана «куда следует».
Вот, пожалуй, и вся политика в рамках нынешней биеннале. Какие-то мелочи можно наскрести в основном проекте, выставленном в Арсенале, куратор которого – Даниэль Бирнбаум: живущая в Норвегии художница Анавана Халоба представила интерактивную инсталляцию под названием «Большая восьмерка. Рыночная экономика. 2007–2009». Несколько коробов под флагами разных государств. Можно открыть и обнаружить там на самом донышке остатки корнфлекса и фантики от конфет. Среди фантиков можно, если порыться, обнаружить одну-две еще не съеденных мятных... Но в соседнем зале видео, заснявшее работу каких-то старых станков, скорее апеллирует к «конструктивистским» опытам Дзиги Вертова, чем, скажем, к нынешним рабочим проблемам. Рядом – еще одно видео Поля Чана, этакий театр теней, два или три десятка человек выстроились в затылок друг другу, все «трахают» всех и дрожат, боятся при этом. Называется Sade for Sade`s sake.
Напротив российского павильона – экспозиция, соединившая дизайнеров и художников из Дании и северных стран. Называется The Collectors, вероятно, отсылая и к коллекционированию, и к канализации. Квартира писателя-гея, на письменном столе – начатый, запущенный в пишмашинку роман, какие-то заметки, так и брошенные на полпути, на стенах – известные по изданию «Ташен» соответствующие теме рисунки «Тома из Финляндии», где мужские члены своими размерами превосходят все другие конечности, в гостиной крутят соответствующее же кино, снятое почему-то (вероятно, сказалось соседство нашего павильона!) в СССР конца 80-х, истории начинаются в подземных переходах, где цыганки-нищие пронзительно смотрят в камеру и надеются на понимание своих проблем. Наконец, на выходе из павильона – бассейн. В нем – уже безжизненное тело писателя, который, вероятно, так и не нашел ни личного, ни писательского счастья. Любопытный и неожиданный поворот сюжета, имея в виду традиционную толерантность северных стран, где, можно было вообразить, эта история должна была закончиться на манер русских сказок: жили они долго и счастливо и умерли в один день... Если подняться чуть выше – для тех, кто еще не сделал осознанный сексуальный выбор, – павильон Японии. На стенах – фотографии. Страшные, неграциозные японки, нет, даже и не женщины, а валькирии, пугающе огромные, с какими-то еще более пугающими отвислыми грудями, так что, кажется, издалека уже слышен их шаг, сотрясающий землю. Такие вот фантазии на тему мутаций.
Венеция–Москва
