Достоевский в Тбилиси

Режиссер Андро Енукидзе обратился к произведению Достоевского, на первый взгляд, исключающему сценическое воплощение, – «Записки из Мертвого дома». Внимание создателя спектакля привлек рассказ «Акулькин муж», включенный в «Записки», - по его мотивам и была написана пьеса, поставленная на сцене Тбилисского академического русского театра имени А. Грибоедова.

Персонажи, только обозначенные писателем, зажили жизнью, а некоторые были просто выдуманы автором инсценировки (А. Енукидзе), так что несколько страничек рассказа превратились в расцвеченное страстями и юмором представление. В его центре – роковая судьба треугольника: Фильки Морозова (Арчил Бараташвили), Ваньки Шишкова (Олег Мчедлишвили) и Акулины (Мари Кития). В спектакле трагическое сосуществует с комическим, реалистическое - с «фантастическим» (в понимании этого термина самим Достоевским, подразумевающим некую квинтэссенцию реальности).

По словам А. Енукидзе, «это пример грузинского театра на русском материале, в спектакле грибоедовцев соединились южное жизнелюбие, страсть к жизни с трагической воронкой, в которую всасывает нас автор».

Немногословная, гордая Акулина становится жертвой роковой любви-ненависти двух мужчин: один – Филька – страшно оклеветал, другой – Ванька – зверски убил. Но причина здесь отнюдь не только в рогожинских неудержимых, дьявольских страстях, но и в борьбе за самоутверждение: Филька – «авторитет», хозяин положения, дерзко бросающий вызов жизни, готовый на любое преступление ради достижения цели, Ванька – «тварь дрожащая», завидующая дерзости и популярности Фильки: тоже тема зрелого Достоевского, получившая яркое воплощение в «Преступлении и наказании». За Филькой – поддерживающая его во всем, преданная и раболепствующая «братва», за Ванькой – никого и ничего, и он жаждет быть похожим на Морозова, который «так гуляет, что земля стоном стоит, так гуляет, что гул над городом идет».

Но страшнее другой конфликт – неявный, спрятанный. От него рождается беспредел. Конфликт – в ощущении пустоты и безысходности жизни – ску-у-ушно! Всем в этом спектакле «скушно»┘ О скуке говорят Филька, пытающийся убежать от тоски в пьянство и разгул, а затем завербовавшийся на солдатскую службу вместо другого; Ванька, отчаянно добивающийся самоутверждения через выгодный брак; бабы, самозабвенно, в какой-то судороге промывающие косточки ближним; мать Ваньки (Ирина Квижинадзе), которой и словом-то не с кем перемолвиться в пустом доме, где «хоть зайца гоняй»┘

То ли полуслепой, то ли прикидывающийся таковым хитроватый купец Микита Григорьич как будто не отдает отчета в своих поступках и даже местонахождении (Михаил Арджеванидзе). «Все знают, что я за пять шагов ничего не вижу! Где я? - говорит Микита Григорьевич. А на самом деле он просто лавирует в разных обстоятельствах.

В петле пытается найти избавление от кошмара жизни Мещанин (Михаил Амбросов)┘ Этот несчастный, вертлявый человечек, всячески пытающийся выжить в жестоком мире, не выдерживает концентрации зла в окружающей реальности, не видит никакого смысла в людских страданиях. «В самом деле, - какое право имела эта природа производить меня на свет, разве я просил ее об этом?» - в отчаянии выкрикивает он.

В соответствии с домостроевскими установками существует преуспевающий купец Анкудим (Валерий Харютченко) – отец оклеветанной Акулины. Но, как говорится, нет приема против лома – Филька выбивает почву у него из-под ног. При всем своем кажущемся могуществе, уверенности в себе Анкудим оказывается колоссом на глиняных ногах. В финале это совершенно раздавленный человек, боль потери в нем сильнее веры в справедливость Божьего промысла. «Доченька!» - как бы угасая, произносит Анкудим.

В этом перевернутом мире, построенном на непримиримых, трагических противоречиях, любят ненавидя и ненавидят любя.

Стоит ли удивляться, если суть всей жизни этих людей выражена в образе серого сруба – избы с могильным крестом на крыше (художник Айвенго Челидзе). Они тщетно пытаются найти брод, выбраться из трясины – прежде всего внутренней.

В этом мрачноватом спектакле, тем не менее, много смешных сцен, ситуаций. Особую роль играет в спектакле «братва» - своего рода хор, собирательный образ народа – как в древнегреческом театре. Он активен, вмешивается в действие, жестоко карает или оправдывает, рассказывает зрителям о событиях, происшедших «за кадром».

Специфический язык героев, речевые повторы заставляют текст как бы «бликовать», рождая не только новые смыслы, но и особую атмосферу, особую «ткань» спектакля, трагический взгляд на ирреальный, абсурдный мир, в котором люди общаются на языке, отражающем перевернутое сознание. Повторы речевые сочетаются с повторами ситуативными. Вот сцена. Ванька стоит перед братвой, во главе – Филька, куражится. «Ты рассказывай, рассказывай, а я буду в тебя медные монетки кидать!» - нагло заявляет Морозов, стараясь унизить Ваньку. Другая сцена – во главе братвы Ванька, перед ним переминается с ноги на ногу Мещанин. Ванька говорит ему, подражая Фильке: «Ты рассказывай, рассказывай, а я буду в тебя медные монетки кидать!» Тем самым подчеркивая свое новое положение – положение лидера.

У актрисы Мари Кития практически нет текста, но ее Акулька - образ говорящий, насыщенный внутренней жизнью. Она почти неслышно скользит по сцене, словно тихая музыка. В этом персонаже угадываются черты Сонечки Мармеладовой с ее терпимостью, способностью к самопожертвованию, чувством собственного достоинства. Но может ли быть альтернативой злу это жертвенное начало, эта покорность, готовность безропотно принять свою участь? Впрочем, христианские идеи непротивления злу тоже были близки Достоевскому┘ И они звучат в анкудимовских словах в финале, обращенных к Мещанину, готовому расстаться с жизнью: «Грех это! Над всеми нами Бог, он все видит и любит нас!»

Уже не один сезон на сцене театра имени Грибоедова с успехом идет еще один Достоевский – спектакль, поставленный по мотивам рассказа «Кроткая». Сегодня никого не удивишь осовремениваем классики. Управляющий театром имени Грибоедова, режиссер-постановщик «Кроткой» Автандил Варсимашвили, удивил. Потому что приближение к сегодняшним реалиям стало для него не самоцелью, а творческой задачей, потребностью художника. Он выстроил сценическое пространство, которое представляет собой две стены и «угол». Вспоминаются углы, тупики, комнаты-клетушки в произведениях писателя – в эти углы и загнаны его герои. Стены обклеены газетами, они же шуршат и под ногами героев. Это напоминание о том, что многие произведения Достоевского написаны на основе газетных публикаций, криминальных хроник┘ Над сценой парят зонтики. И опять ассоциации, связанные с дождливым небом Петербурга Достоевского. Холодно, мрачно, тоскливо. В перевернутых зонтиках – вода, квинтэссенция сути. Сути человеческих взаимоотношений, природы вещей вообще. То, что часто невозможно понять, постичь, что так и остается неразгаданной тайной. В этом бесприютном пространстве мечется человек в сером плаще - Он (Валерий Харютченко). Мечется и пытается свести мысли в точку. А воображение выбрасывает фантомный образ Кроткой (Инна Воробьева)┘ В спектакле Варсимашвили не расставлено четких акцентов: Кроткая – жертва, Он – палач. В том-то и дело, что оба – и то, и другое. В этом – суть конфликта. С обеих сторон - полная глухота и монологичность. И утверждение «своего» права. Он – архетип мужского начала, она – архетип женского начала. Вечное противоборство, пока мир стоит. Интересно решена финальная сцена. Кроткая бросается из окна – и раздвигаются стены комнаты┘ На глазах у зрителей открывается бездна, вырастают огромные колонны. Отчетливо звучит тема смерти. Кроткая уходит┘ А Он остро осознает свое окончательное одиночество, пустоту.