Спектакль с места трагедии

Гастроли ташкентского театра «Ильхом» прошли в рамках внеконкурсной программы фестиваля «Золотая маска» «Маска plus». Театр привез два спектакля, которые в Москве еще не видели, - поставленное в 2006 году «Радение с гранатом» и созданную годом позже «Орестею» по трилогии Эсхила.

Основанный Марком Вайлем в 1976 году, «Ильхом» стал одним из первых негосударственных театров Советского Союза. В Москву на гастроли театр приезжал и раньше: если посмотреть на гастрольный график, то получается, что каждые два-три года. Нынешние гастроли, из этого условного графика не выбивающиеся, оказались окрашены в трагические тона. В 2007 году, в ночь с 6 на 7 сентября, Марк Вайль был убит в своем подъезде, когда возвращался с генеральной репетиции «Орестеи». Тем не менее премьера спектакля, как и было намечено, состоялась 7 сентября.

Путей осовременивания классических сюжетов - не счесть. Иногда достаточно просто переодеть героев в актуальные костюмы - и тогда, например, забронзовевшая чеховская «Дама с собачкой» станет историей о курортном романе с продолжением, каких немало. Есть случаи посложнее, когда режиссерам приходится работать над содержанием. Украинский авангардист Андрий Жолдак решил, что «Федра» Расина может протянуть руку нашему времени из 17 века, только если сделать Федру - сумасшедшей, а место действия перенести в советский санаторий «Золотой колос». Сюжет древнегреческой трилогии Эсхила «Орестея» вполне мог стать основой для произведения в таком вполне современном жанре, как хоррор: Агамемнон скармливает своему брату Фиесту мясо его собственных детей, Агамемнона убивает его жена Клитемнестра в паре со своим любовником, одним из выживших сыновей Фиеста Эгистом, свою мать Клитемнестру потом убивает, мстя за отца, Орест. Но поставить хоррор театральными средствами невозможно, это прерогатива кино, а театр не бывает страшен, жуток, мрачен. К тому же «нуар» в любом случае окажется всего лишь занятной театральной штуковиной, не больше.

Марк Вайль в «Орестее» осовременил не костюмы, не сюжет, а сам жанр, форму подачи. В самом деле, вариации на тему этой древней трагедии мы видим каждый день по телевизору - включите НТВ. Кровавое месиво Марк Вайль подает в привычном современному зрительскому сознанию жанре - гибриде репортажа с места событий и реалити-шоу. Спектакль начинается с новостных заставок, транслируемых на большой экран. Бесстрастными голосами телеведущие на русском, английском и узбекском языках вещают с места событий - они современный хор, все объясняющий и всему дающий меру. Их лица тут же, снятые на «живую камеру» (на сцене и в зале работают несколько операторов), выводятся на экран. Это и реалити-шоу тоже, потому что зрители участвуют в чужой жизни, соглядатайствуют, не затрачиваясь на нее. Получив свою дозу медиаостранения, они могут наслаждаться кровавыми бойнями. Самые «смачные» моменты действа представлены как раз в телевизионном формате. Вот Фиест съедает кусок мяса, не подозревая, что ест мясо собственных детей. Крупным планом - лицо Фиеста, пожирающего мясо, а потом блюющего в унитаз. Окровавленные трупы Клитемнестры и Эгиста - тоже крупным планом.

Зрители могут безучастно наблюдать, пока режиссер не предлагает им стать членами ареопага, который в трагедии судил Ореста. Перед началом второго акта всем зрителям раздали по камешку, а в конце спектакля актеры в черном, играющие эриний, обходят зрительный зал с двумя сумками – белой и черной. Если зритель считает, что Ореста нужно оправдать, то камешек нужно положить в белую, если осудить – то в черную. Это как в фолкнеровском «Шуме и ярости»: когда, ошарашенный потоком сознания недоумного и безумного героев, доходишь до третьей части, рассказанной прагматичным сознанием, то с облегчением вздыхаешь, что наконец-то все понятно. Но момент осознания того, как приятно наслаждение легкодоступным и увлекательным, должен стать моментом самоосуждения. Суд на Орестом в этом спектакле – встряска для зрителей, тот же суд над загипнотизированным красивыми картинками и быстрыми ритмами сознанием.

┘Театральной иллюзии как не бывало – зрители в замешательстве судорожно подносят камни то к белой сумке, то к черной, как будто их голос действительно что-то значит. Это даже хорошо, что мало кто помнит, что в трагедии все зависит от решения Афины, каким бы ни был вердикт ареопага. В нашем случае 48 человек осудили Ореста, а 55 - оправдали. «Камнем преткновения стало оправдание Ореста судом Афины, покаравшего смертью за смерть отца свою мать... Почти все склонялись к утверждению, что «оправдание убийства» - самая противоречивая коллизия трилогии и никогда не будет принята зрителями нашего евразийского пространства, где мать, особенно, возможно, в Узбекистане, остаётся культом семьи... Что люди выросли на «Преступлении и наказании» и оправдание Ореста - вызовет смятение в умах, несогласие и помешает любому размышлению на тему перемен в жизни такой ценой», - писал Марк Вайль. Поэтому режиссер в спектакле убивает Ореста. Не совсем понятно, как это происходит. После оправдания Ореста и всеобщего ликующего хоровода вдруг откуда-то из-за колонны слышатся всхлипывания его наперсника. Орест мертв. Легкий алый занавес падает, закрывая центральную арку.

В спектакле медиаэстетика соединена с обычными театральными метафорами. Шлейф платья Клитемнестры, встречающей Агамемнона, шаг за шагом разворачивается в дорожку, устилающую ему путь во дворец. Когда размотан последний кусок шлейфа, ровно в рост царицы, она сама падает, становясь началом парадной дорожки. Еще один пример откровенной театральности – придуманные Марком Вайлем два Сатира в бумажных масках, они кривляются, пародируя ключевые сцены (читай – убийства) трагедии. И когда вспоминаешь рыхлое и косноязычное «Радение с гранатом», удивляешься: неужели эти два спектакля сделал один и тот же человек? Ответа уже, наверное, не будет. После смерти режиссера его спектакли, к сожалению, тоже умирают.