Зачем человеку супружеская жизнь

Если бы Лев Толстой дожил до сегодняшнего дня и зашел на любой порносайт, то какой бы и о чем была бы его «Крейцерова соната», написанная о тупиках института брака, о теле женщины как орудии наслаждения, а значит невозможности подлинного равенства?.. Эти размышления идут не от авторского лица, а от имени героя Позднышева, убившего свою жену, частично оправданного, но объявленного судом невменяемым.

Мир нового миллениума пошел не в сторону смирения плоти по Толстому. Теперь и тело мужчины ≈ объект наслаждения, теперь при желании можно узаконить однополый брак в западных странах. Так что единственно здоровая функция брака по Толстому ≈ деторождение ≈ не оказывается непреложной константой. А что бы пережил Лев Николаевич, увидев шоу трансвеститов или рекламу хирургических операций по смене пола. Свой дневник с эпизодами развратного поведения, отданный после помолвки им Софье Андреевне, показался бы им сегодня детской подростковой шалостью. И вместе с тем, «Крейцерову сонату» зал слушает, затаив дыхание и в филиале Театра им. А.С. Пушкина, и на Малой сцене МХТ (см. «НГ» от 17.12.2008 г.).

В филиале поставлен намеренно камерный спектакль, а в текст повести Толстого создатели (автор инсценировки Елена Исаева, режиссер Андрей Назаров) рассматривают не как частную историю середины ХIХ века, а универсальную ≈ об отношениях в браке мужчины и женщины, поэтому Позднышев обозначен как Он, а жена Лиза ≈ Она. Для актерского дуэта Андрея Заводюка и Ирины Петровой как раз эта история предельно современна, а малый зал забирается в свидетели. У зрителей в минуту особого волнения в исповеди актер просит сигарету, задает прямые неуютные вопросы о браке, пересаживают зрителя с одной стороны на другую, мол, посмотрите вы с любой стороны на проблему. И хотя рассказ ведется от имени мужчины, а женщине в этом дуэте отведена роль, состоящая почти из междометий, актриса Ирина Петрова тактично, настаивает на своем праве вести свою партию. Другое дело, что она оживает как призрак в исповеди героя, который не столько ведет диалог с убиенной им женой, а со зрительным залом. Он в сбивчиво нервных монологах, срывающихся порой на злобу, словно выставляет жену на показ, на срам, на стыд: грубо хватает, мотает по сцене, бросает на пол, обвиняя ее во всех смертных грехах. В этом спектакле такая жена никогда не изменяла своему мужу, в чем Он подозревал её. Она ≈ кроткое создание, так и не понявшая причину бунта мужа, умирает с сознанием личной невиновности, не осознав всю глубину отчаяния своей сильной половины. Убивая жену, он уничтожает источник беспокойства мужчины ≈ тело как объект наслаждения. Он совсем не Отелло, душащий Дездемону, Он очищает мир.

Герой Андрея Заводюка словно сошел в спектакль по Толстому со страниц Достоевского. Его воспаленное сознание измотано предрассудками любимой мысли, горячка исповеди соткана из противоречий. То Он проповедует, что не надо продолжать род, и тут же жена становится преступницей, после того, как доктора запрещают ей рожать, а она уже родила пятерых. То брак вообще не нужен, то все-таки нужен, но какой? Равенства нет, поскольку нет, прежде всего, полового равенства, а если нет последнего, то и нечего затевать феминистские вопросы, не решив главного. Однако, мечтая об утопическом равенстве, он применяет самую, что, ни на есть дикую мужскую силу, убивая жену.

Заводюк играет мощно мощного человека, заболевшего последними вопросами. Сильный, высокий, красивый, здоровый человек надламывается в поиске абсолютных ценностей, тоскуя по идеалу целомудрия. "Когтистый зверь, грызущий сердце, совесть" мучает его, не давая забыть своих преступлений перед женщиной. Но и женщине не прощает смущения мужчины телом. Заводюк при всей своей выгодной фактуре не играет прозревшего плейбоя. Мастерство актера как раз и состоит в том, что на сцене мы видим обыкновенного, заурядного человека, который обнаружил в себе совесть. И сил, да и желания заглушить ее, у него нет.

Почему так жадно зал вслушивается в текст? Почему публика трепетно хватает слова Толстого? Спектакль актерами играется не столько про кризис института брака ≈ спектакль о том, что мы забыли чувство стыда. И в филиале в скромном пространстве с самыми скромными постановочными средствами играется спектакль, который взывает к тому, чтобы в нас проснулось это чувство, надо сказать, подлинно толстовское.