Григорий Заславский
Мольер уже не тот?..
Фото Михаила Гутермана
В Театре сатиры сыграли премьеру: в преддверии сразу нескольких юбилеев (самого театра, бывшего худрука Валентина Плучека и нынешнего – Александра Ширвиндта) Юрий Еремин поставил пьесу Михаила Булгакова «Кабала святош (Мольер)». В процессе репетиций название скорректировали: «Кабалу святош» запрятали в скобки, а имя героя из скобок вывели на первый план. Так и в спектакле.
Режиссер Юрий Еремин и Александр Ширвиндт. Сочетание не столько интересное, сколько неожиданное. Потенциально – интересное, изначально – неожиданное.
Еремин – режиссер серьезный, основательный. В его жизни случались разные повороты, он выпускал спектакли удачные, неудачные, было несколько легендарных – вроде «Палаты № 6» или «Старика». Точно держа в памяти слова Соленого о том, что два человека сильнее одного не вдвое, а втрое, даже больше, Юрий Еремин любит соединять в одном спектакле два, даже три разных, порой очень разных сочинения. Скажем, один из самых удачных, самых интересных его спектаклей последнего времени, «Муж, жена и любовник», идет по соседству с Театром сатиры – в Театре имени Моссовета, и там Еремин соединил рассказ Достоевского «Вечный муж» и комедию Тургенева «Провинциалка». Инсценировки всегда пишет сам... Такой длинный рассказ потребовался затем лишь, чтобы обозначить разницу, некоторую, может быть, даже робость, с какой Еремин подошел к работе в Театре сатиры: он, во-первых, взял пьесу, причем пьесу мастера, Михаила Булгакова. Во-вторых, ничего не стал к ней примешивать. Единственное: пьеса безбожно сокращена, причем и по тексту, и по сюжетам самой булгаковской истории. У Булгакова – многосторонней, в Театре сатиры – суженной практически до одного, но – справедливости ради – неожиданно нового сюжета.
Опять необходимый отступ в историю: пьесу Булгакова о Мольере когда-то запрещали, потом, когда разрешили, играли про трагедию художника и власти, про трагедию Мольера-мужа и отца, какой-то мифологической силой выбирающего среди всех своих пассий актрис собственную дочь... Ширвиндт играет историю про старость. Да, такую роль (и так, как играет ее Ширвиндт) можно получить (и сыграть) только ценой собственной жизни (не в буквальном смысле, конечно, речь – о содержании жизни). В судьбе Ширвиндта это еще и театральный сюжет – от Людовика, которого он сыграл в телеспектакле Эфроса, к нынешнему старому худруку Мольеру.
Ну кто скажет, что Ширвиндт был диссидентом?! Не был, не состоял, не участвовал... Но! Всякое воспоминание о вольной тогдашней актерской жизни непременно вытянет какой-нибудь игривый сюжет с участием Александра Анатольевича. Да, он не был диссидентом, но всегда был свободным человеком, и вот парадокс – уже не роли, но жизни: на всем протяжении своей веселой вольной жизни, жуир и бонвиван, балагур и прочая-прочая, он в старости – с этим «худручеством» – оказался связан по рукам и ногам. И это тоже есть в спектакле, проходит боком... Чтобы играть, Мольер Ширвиндта готов на всё, всё и всех простит. Талант выше морали... Ну, в общем, в жизни оно только так и бывает.
В спектакле несколько хорошо сыгранных сцен: сцена с Мадленой, которую играет Вера Васильева, сцены с Бутоном (Александр Чернявский). Но все-таки больше всего запоминаются несколько взглядов Ширвиндта-Мольера, его глаза, в которых – слезы... Но – силы-то уходят, всяко-разные силы, и ничего с этим не сделать. Он не прощает – он понимает Арманду (Юлия Пивень), а еще больше, конечно, – Захарию, который во всем оказался верным своему учителю, даже в любви к конкретным актрисам...
Любой театр нуждается в защите. Без власти, ее внимания, никакой театр не устоит, а вот старость – она неизбежна, в старости – трагедия этого Мольера. Женщины начинают изменять, театр разваливается... И кабала святош с этим ничего не в силах поделать: против него не кабала, а сама жизнь...
Спектакль начинается с того, что Александр Анатольевич Ширвиндт, какой есть – в кепке и длинном темном пальто, – проходит мимо фасада Театра сатиры, поднимается по ступенькам к служебному входу. В финале – так же уходит. Внутритеатральный сюжет этим и исчерпывается. Это странно, понять этого нельзя (зачем, как говорится, огород городили?). В тексте есть, например, упоминание о том, как любит браниться Мольер. Тут бы упомянуть, КАК, бывает, бранится Ширвиндт... Нет. Когда Мольер прогоняет из театра Муаррона, – почему бы не позлорадствовать, как трудно будет ему найти работу в условиях кризиса... И тут – мимо. Если начать перечислять, чего в спектакле нет, список будет внушительным. Скажем, у Булгакова Лагранж, летописец труппы Мольера, фигура важная, а здесь (хотя и занят в этой роли Андрей Барило, хороший актер) сведен к минимуму. И кабала святош – совсем нестрашная (у Булгакова она, думается, как и в реальной Франции, – реальная политическая сила, не чета «Единой России»), и д`Орсиньи (Андрей Зенин) почему-то ни разу не говорит «помолись!», хотя эта присказка у Булгакова прирастает к одноглазому как еще одна кличка... Костюмы – странные, чтобы не сказать хуже. Из третьего ряда казалось, сшитые наскоро и за небольшие деньги (в реальности, вполне возможно, что шили долго и дорого).
Вот так. А Ширвиндт играет очень хорошо, трогая до слез.
