Дарья Курдюкова
Юрий Рост среди своих фотографий и зрителей.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Ретроспектива Юрия Роста так и называется – «Групповой портрет». Приуроченная к его 70-летию (которое случится 2 февраля), она объединяет фотографии и тексты. Последние – вместо обычных подписей – истории тех, кто изображен на фото. То есть – рассказ неравнодушного автора. Значительная часть представленного отсылает к ростовской книге «Групповой портрет на фоне века», названной «Книгой года-2008», но в юбилейную выставку вошли и совсем другие снимки. В частности, черно-белый групповой портрет дополняют цветные пейзажи (из серии, что выставляли в московском метро). Известным людям и обычным, но не менее значимым героям повседневности нашлось место на удивительно неформальной ретроспективе.
┘Он ходил по Манежу, бросал розу стоявшему «на балконе» художнику Борису Жутовскому┘ А официальное открытие началось, вернее, расслышалось в словах Ольги Свибловой: «Кто видит Роста?» Убежал, вернулся, поговорил по телефону, рассказал байку. Без «душных» формальностей открыл выставку в честь себя.
Из своих 70 около 40 лет он составлял портрет века, вглядываясь в них (в век и в портреты – в лица) своим серьезно-лукавым взглядом. «Групповой портрет на фоне века» – книга Роста. Книга внушительная (шутка ли – трехкилограммовый фолиант), но совсем не размеры сделали ее создателя, когда в 2000-м это была еще просто серия фотографий, лауреатом Госпремии, а в прошлом году кроме звания автора «Книги года» еще и лауреатом премии Александра Блока (которую вручают за документальное произведение о России).
Обозреватель и фотокорреспондент («Комсомольская правда», «Литературная газета», «Московские новости», «Новая газета»), телеведущий («Конюшня Роста» на НТВ и REN-TV), Юрий Рост – это стоп-кадр, это возникшие за кадром (вслед за кадром или перед ним – вокруг кадра) слова, это, наконец, серия, цепочка кадров как ясно ощутимое потенциальное движение картинок. С точки зрения мастерства это значит выжать из материала максимум информации и выразительности. Но здесь не только информация и эстетика, тут – доверительный тон художника, рассказывающего портреты и показывающего истории.
37-й скорый 1986 года: возвращение академика Андрея Сахарова. От дверей поезда до разговоров на кухне. Или – «Самостоятельный философ Селиванов», обнимающий петуха бородатый старик в разночинской шапке. Алиса Фрейндлих «в зазеркалье» гримерки. Или – человек-карнавал, человек-коллаж Сергей Параджанов «в зазеркалье» своего тбилисского дома на улице Котэ Месхи (рядом – молодой Рост). Михаил Гаспаров. Или – младенец в коляске, стоящей «на пороге» уходящих в небо лестничных пролетов – на фоне ростовских рассуждений о неприятии вождей. Галина Уланова, Майя Плисецкая┘ Или просто девочка, горько плачущая в занавеску оттого, что не пустили на пристань. Или – «Девочка на шаре», но не знаменитая пикассовская циркачка, а азербайджанская беженка на шаре Земли. Илья Кабаков на фоне почтовых ящиков (лучший фон для автора стольких концептуалистских посланий). Кстати, ростовские фотографии и запись их с Кабаковым беседы по пути от Чистых к Сретенскому стала замечательным дополнением к осенней выставке Кабакова на Винзаводе. И просто «Мама в коммуналке». Мулатка с машинкой Singer вместо фруктового натюрморта на голове, а рядом – старуха с охапкой сена. Хотелось бы назвать всех┘
Отдельная часть (то, чего в книге нет) – «Групповой портрет на фоне мира. Эскиз будущей выставки». Там появляется цвет природы, в свободном полете птицы, в белом айсберге и черном песке – все равно они цветные. И – портретная галерея с призадумавшейся Галиной Волчек, с босоногим Юрием Норштейном с терьером, с Владимиром Спиваковым.
Объектив – читай взгляд – всматривается в лица, потом вдруг отходит и наблюдает издалека. Снимок сделан. А слова┘ Слова нанизываются на тонкую нить ощущений, которые надо поймать. Рост их ловит короткими фразами и длинными предложениями, слово за слово, постепенно и как бы на ощупь, но точно подбираясь к самому важному. В этих фотографиях нет специально придуманных сложностей. Они бы им не пошли. В них есть сострадание. После схода убившей людей снежной лавины в белом кадре остается маленькая черная фигура на кровати – выжившая – среди столбов линий электропередачи, засыпанных почти до макушек. Черное отчаяние и белая пустота, пустота теперь в большинстве, а фотографическое «белое на белом» кажется почти немыслимым.
И еще. Хотя, может быть, именно с этого стоило начать. Такая выставка вызывает добрые чувства: от нее, если угодно, получается большой терапевтический эффект. И есть надежда, что она делает нас хотя бы немного более человечными.
