Когда наступает последняя свобода

В первом акте играется пьеса итальянского драматурга Бордова «Последние луны», а во втором – немецкого автора Гарольда Мюллера «Тихая ночь». В первом акте добровольно отправляется в дом престарелых Он, отца отвозит сын, во втором сын встречается с матерью в канун Сочельника всё в том же доме престарелых, куда ее родные взрослые дети сдали без доброй воли на то их матери. Отца играет Василий Лановой, мать – Ирина Купченко.

Несмотря на всю комфортабельность ухода за стариками в этих учреждениях на Западе – с нашими не сравнить, – моральная проблема остается прежней: избавляться от отца ли матери при живых детях бесчеловечно. Об этом писала в 30-е годы прошлого столетия Вина Дельмар в пьесе, известной у нас под названием «Дальше – тишина┘» и прославленной благодаря постановке Анатолия Эфроса в 1976 году, об этом продолжают писать и сегодня.

Туминас, обращаясь к теме, которая беспроигрышно может надавить на сентиментальные струны зрителя или спровоцировать художника к моральной проповеди бесчеловечным современникам, счастливо избегает и того, и другого.

Эти пьесы становятся для него поводом, чтобы вглядеться в то, как уходит человек. Каков этот момент по правде, когда старик глядит на стены своего дома в последний раз, о чем он думает, какие вещи берет с собой, на чем особенно задерживается его взгляд. Герой первой части осуществляет свой уход в приют добровольно, он освобождается от всех бытовых привязанностей, но чем настойчивее Лановой ведет эту тему, тем невыносимее, отчаяннее становится. Его герой, композитор с внешностью пожилого Ференца Листа, воодушевлен своим решением: жизнь, понимает он со всей ясностью, прожита, и какая разница, где ее доживать. Старости никто не хочет видеть. Никто не будет счастлив наблюдать, как ты умираешь, как твое тело перестает подчиняться тебе, как угасает твой разум. Туминас романтическую манеру игры Василия Ланового как бы перенаправляет: приподнятый энтузиазм, свойственный манере игры этого известного актера, в этом спектакле связан с постижением трагической истины об одиночестве человека перед приближающейся смертью, осознанием последней свободы. Беспокойные думы в прошлом – пришло решение, а с ним и счастье пусть жестокой, но истины.

Он ведет свой последний диалог в стенах родного дома со своей женой, которая умерла в 45. Ее тень взывает своими воспоминаниями к диалогу. Ее играет Елена Сотникова. Она не успела состариться – и молодой женщиной является к своему мужу. Ей он поверяет свои мысли обо всем. Это разговор двух любящих людей, которые были счастливы, родили сына, которые спорили, кто лучше – Бах или Армстронг. Сыграть тень женщины и вместе с тем женщину непросто, но Елена Сотникова с мужественным тактом ведет свою роль, не боясь, что статика, которую ей определили постановщик Римас Туминас и режиссер Алексей Кузнецов, толкнет к монотонности. Они ни разу не взглянули друг на друга. Все реплики – в зал.

Образ любимой жены исчезнет. Он с ней попрощался так, как хотел. Надо уметь жить, но надо уметь и умирать.

Во втором акте вступает в права история о судьбе Матери, живущей в приюте. К ней приезжает Сын (Сергей Юшкевич), который обычно забирал ее на Рождество. В этот раз все случится по-другому. Туминас, которому несвойственно впадать в социальный пафос, тем не менее следует в унисон авторским размышлениям: почему сытое благополучное общество не становится добрее, а, напротив, жестче и бесчеловечнее. Сын приезжает на «Мерседесе», но мать отправил в приют. Мало того, тайная цель, которую предстоит ему сделать явной – взять подпись матери на продажу недвижимости, – последнего бастиона, за который держится она.

Мать играет виртуозно Ирина Купченко. Ее старуха груба, она осталась деревенщиной. Поработай на скотобойне. Как она входит в раж, описывая технологию забоя быка вручную. Сколько в ее речи темперамента, ажиотажа и жутковатого восторга. А как она обставляет собственное дефиле, демонстрируя новый наряд, купленный на распродаже. Паричок, шляпка, меха поверх костюма и грубые крестьянские чулки, съезжающие гармошкой. Купченко еще играет другую грань старости, несентиментальную. Старикам свойственно выживать из ума. Она то и дело впадает в агрессию подозрительности, мелкого, но страстного обличения пороков приюта и его обитателей. С ней детям трудно – вот что мужественно сыграно Купченко. А сцена, когда Сын выколачивает из нее подпись, сыграна большой актрисой. В этот момент она тоже обретает свою свободу. Почти блаженная детская улыбка застывает на ее лице. Она сворачивается на приютской койке калачиком, как ребенок, чтобы уйти из этого мира, в котором уже нет ни рынков, ни ее любимого леса, ни ее скотобойни. Мир унифицирован, подстрижен и жесток.

Сморщенный старостью Ангел, нестройный хор старческих голосов, который сопровождал второй акт, выйдет в хороводе на сцену. Мелькнет и композитор в лыжной шапочке с помпончиком. Вот оно – последнее пристанище, казенный дом, где встречают смерть.