Юлия Клейман
Швейцарский город Базель находится на пересечении границ трех стран. При этом он кажется абсолютно самодостаточным и чересчур спокойным. Нужно было приехать норвежскому режиссеру, чтобы открыть для Базеля Чехова, а заодно заставить зрителей вступить в полемику. В ноябре в театре «Би Вилли» («Be Willie») состоялась премьера спектакля «Три сестры» в постановке режиссера Мортена Траавика.
Учившийся в ГИТИСе на курсе ПетраФоменко и в Институте драматических искусств (Стокгольм), Траавик – из тех режиссеров, для которых искусство – не храм, а мастерская экспериментов, периодически встряхивающих пресыщенное западное общество. Один из его проектов - «Мисс Противопехотная мина» – конкурс красоты среди пострадавших от мин жительниц Анголы. С фотографий, выставлявшихся впоследствии в Норвегии, Финляндии, Польше, на зрителей смотрели улыбающиеся женщины, чья красота, несмотря на тяжелые увечья, оказалась неподвластна военным катаклизмам.
В «Трех сестрах» режиссер снова проверяет зрителей на способность отказа от стереотипов. Герои Чехова в его спектакле не чувствуют себя старыми, но они стары физически: исполнительнице роли Ирины – пятьдесят восемь, остальные – старше. Учительница, секретарь, политик, дьякон в прошлом, сейчас они – члены общества гимнастики для пожилых людей. Подтянутые и энергичные, они играют полуторачасовой спектакль так увлеченно и точно, что мысли о какой-либо скидке на возраст и непрофессионализм не возникает. Но фактура говорит сама за себя: герои этого спектакля пропустили то время, когда могли что-нибудь изменить, их планы и их признания в любви звучат абсурдно. Есть здесь и персонажи, для которых путь в жизнь потенциально открыт, но возможностей для осуществления надежд еще нет. Это Прозоровы в исполнении детей: восьмилетний Андрей изображает под магнитофон, как он будет играть на скрипке и уверенно кивает на слова шестидесятилетнего Тузенбаха о том, что они вместе поедут в Московский университет.
Базельская публика, в основном, не знакома с Чеховым, и готова к любому продолжению событий. Но и знание оригинала не делает перипетии спектакля менее неожиданными. Кто бы мог подумать, что Наташа, Кулыгин, Чебутыкин и взрослый Андрей за ненадобностью исчезнут в режиссерской партитуре спектакля. При этом купюры не кажутся варварством. Режиссер создает чеховскую атмосферу безнадежного ожидания и незаметной потери чего-то самого главного на контрапункте – сочетании как нельзя более подлинных и противоположных состояний. Маленькие персонажи еще не могут осуществить задуманное, пожилые – уже не смогут никогда.
Место действия – зал ожидания в аэропорту. Три девочки с косичками в одинаковых белых блузках и черных юбочках сидят в глубине сцены под электронными табло прибытия и отправления с плакатами «Добро пожаловать, папа!». Постепенно радостное возбуждение сменяется вежливой скукой, а потом и открытым нетерпением. В течение всего спектакля маленькие Ольга, Маша и Ирина (им – от девяти – до двенадцати) будут пересаживаться с одних стульев на другие и ходить гуськом за пожилыми сестрами, меряя шагами вдоль и поперек это наглухо закрытое для них – несмотря на характерные стрелку и желтую табличку «Трансфер» - белое пространство.
«Взрослых» сестер осталось только двое – спортивная Ирина и аутичная Маша в подчеркивающем идеальную фигуру белом сарафане с алыми цветами (Веренне Золлер-Лейзер – шестьдесят восемь лет!). Сестры ждут своего самолета: собранные сумки – рядом, Ирина достает бутылку виски в сеточке магазина Дьюти-фри и делает глоток за свои именины. Разумеется, никто никуда не улетит. Зато появятся пилоты - Тузенбах и Соленый в темных очках и с одинаковыми лакированными кейсами на колесиках. Импозантные старики похожи, как братья-близнецы, нет, скорее, как тени друг друга. Они по очереди квохчут «Цып-цып-цып», пританцовывают и повторяют друг за другом нелепые фразы, одинаково раздражающие Ирину. Они во всех смыслах слова в отличной форме, но именно старание казаться молодыми обнажает скрытую внешним лоском старость. И когда Соленый, после очередной игры в «стрелялки» (пальцами, как это делают дети) ударит Тузенбаха по-настоящему, тот упадет и замрет без движения, но вскоре поднимется: его наполненное комическими па существование - грустнее и безнадежнее смерти.
Любовь в этом лишенном жизненной энергии пространстве возникает мгновенно, почти автоматически – просто как последняя попытка. Вершинин возит на тележке томно улыбающуюся Машу, которая в это время переодевает его в «гавайскую» рубашку, а сама облачается в купальный костюм. Мечты о романтическом путешествии воплощаются в общем экстатическом танце, который размечтавшиеся дети прерывают для того, чтобы подрисовать кавалерам молодящие их черные усы, а дамам ярко накрасить губы. Но, вопреки детским надеждам, чуда омоложения не происходит: обессиленные танцем старики валятся на пол и засыпают. Эйфория сменяется ситуацией очевидного бессилия, формально выстроенная сцена получает по-настоящему физическое наполнение: худенькие дети тщетно пытаются оттащить от края авансцены отяжелевшие тела стариков.
Когда на экранах появляется видеоизображение кабины самолета, трое пилотов в темных очках вытягивают руки – «крылья самолета» - и┘ уходят по стрелке «Трансфер». Становится ясно, нет, пронзительно ощущается, что присутствие этих пожилых мужчин – было если не последней надеждой (на что?), то хотя бы проблеском жизни. А в это время на экране отъехавшая камера показывает, что кабина самолета – не что иное, как аттракцион, на котором раскачиваются впавшие в детство Вершинин, Тузенбах и Соленый.
