Марина Гайкович Большой театр открыл сезон премьерой оперы Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» в постановке Эймунтаса Някрошюса. Не дождавшись конца представления, в антрактах покидали театр личности, не самые далекие от музыкального и театрального искусства. А «Браво!» удостоились только исполнительница главной партии Татьяна Моногарова и дирижер Александр Ведерников.
Апатичная реакция публики, пожалуй, подтверждает мысль, высказанную Ведерниковым в интервью «НГ» (см. номер от 02.09.08): этот спектакль будет дискуссионным, хотя его итальянская премьера (это совместный с театром города Кальяри на Сардинии проект) была встречена критикой сплошь доброжелательно. Дирижер даже предсказал главную, по его мнению, претензию критиков – «то мало крестятся, то много». Крестились в постановке Някрошюса мало, что, например, не отвечает, представлениям самого композитора о «Китеже» как о «литургической опере». С другой стороны, эта постановка полностью отвечает замечанию либреттиста Владимира Бельского о том, что каждое действие обусловлено народным поверьем. То есть язычества много. Но нельзя при этом забывать о том, что так на Руси и было в описываемые времена – обряд народный количественно превалировал над обрядом христианским.
Большой театр, сам того не подозревая, попал в яблочко государственной политики: один из источников оперы – повесть о Петре и Февронии, тех самых святых, что символизируют Год семьи в России.
Эта опера Римского-Корсакова, несмотря на коллизии сюжета, не фантастическая и даже не эпическая – эпос предполагает только повествование, «Сказание┘» же поднимает нравственные, христианские проблемы – терпения, прощения и жертвы во благо. Молитвой спасают жители Великого Китежа свой город, но уходят под воду (а значит, из земной жизни) вместе с ним. Способность Февронии прощать спасет предателя Гришку – дирижер наверняка намеренно не стал выпускать сцену, где Феврония диктует грамотку Грише. Проблема режиссера здесь, конечно, в финале: если опера не фантастическая, должно быть решение финала, которое устроит современного требовательного зрителя, – ну не Китеж же затонувший показывать, где, согласно внешней сюжетной канве, здравствующие жители доигрывают свадьбу главных героев, тогда опера немедленно превратится в сказку.
Первое действие олицетворяет еще одно послание Римского-Корсакова – пантеистическое видение мира, спасительное единение человека с природой. Някрошюс выбирает простой, но очень понятный прием: его животные – люди. Вот побежал миманс с фанерками, из которых выпилены олени, а вот журавли – всего лишь пластическая группа с палочками-клювами в руках. Все живут в полной гармонии, страх возникает только перед «чужими». Художник Мариус Някрошюс использует преимущественно натуральные материалы – деревянные домики в лесу; деревянные лодки на берегу Светлояра. Феврония предстает пред княжичем Всеволодом диковатой особой, живущей по лесным законам, ею же на протяжении всей оперы и остается.
Второе действие представляет жителей Малого Китежа – глумятся они, безбожники, сначала над медведем, затем и над невестой княжича. Все центральное пространство декорации занимает фигура, напоминающая одновременно и очертания Богородицы, и очертания церкви. В момент нашествия образ наклоняется над сценой и озаряется багровым светом: забывшие о Боге жители Малого Китежа повержены без боя. В то время как молитвами жителей Великого Китежа город спасен – он уходит под воду. Эта сцена буквально насыщена символами, которые, впрочем, пронизывают весь спектакль. Голубые подушки – и слезы, и озеро, и символ обретаемого покоя. Подвешенный над сценой громадный ковш символизирует пристрастие Гришки Кутерьмы (и, возможно, не только его одного) к алкоголю. Против благословенного дара природы – деревянных лучин – выступают режущие глаз змеиные алые нагайки татар.
Сам город символически представлен у Някрошюса колоколами. Поэтому ключевая сцена оперы – погружение города в воду - и, как следствие, ужаса татар, увидевших лишь отражение Китежа, недостаточно ясна. Колокола сначала поднимаются, спасаясь от нападок врага, а потом опускаются, погребая не успевших убежать воинов. Для невидимого града в финале Някрошюс рисует «другой» мир – черно-белый, постепенно озаряющийся золотом. Мир, где есть память: все одежды китежан испещрены старыми фотографиями (художник по костюмам Надежда Гюльтяева). Здесь появляется символический алтарь с ликами святых, к подножию которого ложатся главные герои. Что это? Жилище святых? Рай?
Необыкновенно красивая партитура оперы прозвучала внятно, но не вполне выразительно – слишком приземленно, недостаточно красочно и без необходимого здесь легкого, свежего, может быть, даже божественного дыхания. Частые расхождения с солистами и хором можно списать на премьерное волнение. Состав солистов крепкий: Татьяна Моногарова, к сожалению, неважно артикулирует текст (отчего смысловая нагрузка незнакомой широкой публике оперы теряется), достойную пару составляют Михаил Казаков (Князь) и Виталий Панфилов (Княжич), отчаянно выразителен в своей партии Михаил Губский (Гришка), стоек Андрей Бреус (Федор Поярок) и совсем неудачен Отрок с явным женским вибрато (Светлана Белоконь).
