Джаз как исключительное увлечение

Олег и Анатолий Кроллы/ Фото с сайта krolljazz.ru

Анатолий Ошерович Кролл родился в 1943 году в Челябинске, окончил Челябинское музыкальное училище по классу фортепиано. Профессиональную деятельность начал в 15 лет как пианист и руководитель эстрадных ансамблей в Челябинской и Ульяновских филармониях. Кролл был самым молодым дирижером того времени. Под его руководством выступали Государственный эстрадный оркестр Узбекистана, Джаз-оркестр Тульской филармонии, Эстрадный оркестр «Современник» при «Росконцерте», Большой джаз оркестр «МКС биг-бенд». Он работал в фильмах «Мы из джаза» и «Зимний вечер в Гаграх», которые признавались лучшими музыкальными фильмами года. В 2002 году Кролл создал ансамбль «Мы из джаза» к 20-летию выхода на экраны фильма. С 2003 года руководит оркестровым классом на кафедре джазовой музыки Российской академии музыки имени Гнесиных.

– В этом году вы отмечаете 50-летие своей творческой деятельности. У вас такой солидный рабочий стаж при еще не вполне солидном возрасте (что такое 65 лет для для мужчины?)...

– Да, я, как говорят, из ранних┘. Все началось с эвакуации, когда семья переехала во время войны в Челябинск. Одним из первых предметов в нашем доме появилось пианино. Наверно родители надеялись, что старший брат, который был чрезвычайно музыкально одаренным, сможет стать музыкантом. Но его судьба распорядилась по-другому, а вот я с 4-х лет начал проявлять интерес к инструменту, извлекал какие-то звуки. С появлением радио в доме я, как мог, воспроизводил услышанное, что чрезвычайно забавляло друзей моих братьев. Они поворачивали меня спиной и извлекали из пианино ноты, аккорды, а я должен был их в точности повторить, что делал на удивление легко. В 6-7 лет я уже играл отрывки из оперетт Кальмана и мог аккомпанировать маме, которая обожала оперетту. В музыкальную школу меня привел папа, естественно, на фортепиано. Но грозный дядя, оказавшийся директором школы, вывел папу в коридор и сказал: «Этот мальчик должен учиться на скрипке». Папа не смог в тот момент ему ничего возразить, но его обуял тихий ужас. Дело в том, что мы снимали дачу на лето в челябинском лесу, и у наших соседей была маленькая дочка, которая целый день пилила на скрипке. Мои родные решили, что они с ума сойдут, если такое будет и в нашем доме! Пришлось упрашивать музыкальную школу, но директор с тех пор стал, мягко говоря, моим неприятелем. Когда я уже учился в музыкальном училище, меня за увлечение западной музыкой быстренько исключили. Секрет был прост: директор был сам педагогом по скрипке и решил себе заполучить способного ученика.

– Откуда взялось ваше увлечение джазом? Ведь время вашей юности было суровым. Это ведь оттуда: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст».

– Да, я застал все периоды: я родился и жил при Сталине, Хрущеве, Брежневе и т.д. Но первую награду мне вручал президент Путин. И я ему сказал: «Вы, Владимир Владимирович, вернули джазовым музыкантам профессиональный статус. Может, вы даже об этом не задумывались, но только сейчас появились среди них заслуженные и народные артисты, они стали получать награды». А на последнем награждении, когда я получал орден «За заслуги перед Отечеством», я ему сказал: «Знаете, с каждой наградой появляются новые силы, будто молодеешь, так что омолаживайте нас, по возможности, почаще». А еще все джазовые музыканты меня потом замучили, цитируя одну мою фразу. При вручении награды принято говорить: «Служу Отечеству» или «Служу России». Я вот, всю жизнь служил одному делу, потому и ответил: «Служу российскому джазу». Я вот уже шестой год провожу фестиваль «Российские звезды мирового джаза». При масштабе моих связей я мог бы привозить и американских исполнителей, и кого угодно, но я специально поднимаю статус российского музыканта, где бы он ни жил.

– Вот вы не любите слово «ученик», даже если признанные мастера джаза сами таковыми себя считают, например, Лариса Долина. А вы сами считаете себя чьим-нибудь учеником?

– В обычном понимании, что кто-то меня учил, я могу считать своим учителем человека, который учил меня играть на фортепиано вообще – Мирра Лазаревна Герчикова. Это - потрясающая женщина. Она из Киева, потом в 70-х уехала в Израиль. А в обычном смысле все, что я слышал, я перерабатывал сам в какой-то продукт, рояля ли это касалось или аранжировки. Образование я получал как бы по ходу, но уже не мог сказать, тот меня научил или этот. Вот Юрий Саульский, например. Мы просто общались, было взаимное обогащение и знаниями, и опытом. Долина говорит: «Вы мой учитель, мой гуру». Я ей отвечаю, что не могу себе позволить сказать, что она – моя воспитанница. У нас было сотрудничество, и ее творческая биография формировалась в какой-то степени с моим участием, вот и все. Это не ложная скромность, на самом деле это так.

– А были ли у вас кумиры в джазовом мире? Хотели ли вы «делать жизнь с кого»?

– Ну, я не ставил себе таких глобальных целей, а потом в начале я еще не знал мировых звезд, не было ведь никакой информации. В каждой из моих творческих профессий, а их у меня очень много: и дирижер, и пианист, и композитор – у меня есть какие-то личности, которые являются для меня маяком. Вот песен я практически не писал.

– Но как же, а фильмы «Мы из джаза», «Зимний вечер в Гаграх»?

– Ну, да, да. Но это меня никогда не привлекало. Лет пятнадцать назад я вообще расстался с эстрадой, которой прослужил много лет. Вот недавно у меня с Ларисой Долиной было небольшое выступление, и я в таком концентрированном виде насмотрелся на сегодняшнюю попсу! Там была тьма народу, правительство Москвы, ресинский концерт к 20-летию стройкомплекса. Нагнали туда огромное количество разного народу, все эти «фабрики звезд», были и «старички». Ну, пробыл я там два часа и понял, что не могу, задыхаюсь. Все-таки джазовый мир – совсем другой, и культура другая.

– Как вам давалась учеба? Вы были серьезным учеником, прилежным?

– Нет, я учился очень плохо, потому что для меня самое страшное в жизни – выполнять что-то обязательное. В музыкальной школе меня чуть не выгнали однажды. Мы должны были писать диктант, педагог не успела еще доиграть на рояле задание, а я уже написал. Она потом еще 74 раза играла, чтобы другие смогли записать, а я в это время, скучая, начал что-то на пособии рисовать, писать, может, не очень хорошие слова. Усидчивости, конечно у меня не было. Если у человека обнаруживаются уникальные способности, это без ложной скромности говорю, потому что так мне дал Господь Бог, так распорядилась Природа. Она наградила меня всеми видами слухов: абсолютным, гармоническим, высотным, цветным.

– А что такое цветной слух?

– Цветной слух – это, допустим, созвучие нот, аккорд какой-то я воспринимаю в цветовой гамме.

– А это ваша личная окраска или есть какие-то общепринятые понятия?

– Ну, вообще, много совпадает. Есть ведь композиторы, которые на этом таланте сделали определенного вида работы, вот, допустим, Скрябин. Нельзя сказать, чтоб это качество было очень полезным и нужным. Вот, абсолютный слух – да, гармонический слух – да. Я ведь, почти всю свою музыку и аранжировки пишу, не садясь за инструмент. Мне не нужно для этого нажимать клавиши. Я представляю, как это звучит на разных инструментах.

– Вы руководили многими коллективами. Как вы с ними расставались?

– Конечно, трудно, я, знаете ли, не всегда могу выдерживать искусственно дистанцию между собой и другими, особенно сейчас, когда рядом молодые ребята. К «Академик-бэнду» я испытываю отеческие чувства. Ну, как я могу им устраивать казарму и писать, например, «без стука не входить» и все такое┘ Я дал согласие на работу с «Академик-бэндом», поставив условие, что оркестр будет жить полноценной профессиональной жизнью. Оркестр без слушателей, без фестивалей, без концертов быть не может. Конечно, у меня есть помощники административные, все из тех же ребят. Раньше у меня был административный персонал из 14 человек. Это почти столько же, сколько самих оркестрантов. Были костюмеры, директор, бухгалтер, зам.директора, главный администратор, зав.постановочной частью, звукорежиссер. А здесь ребята все делают сами. Принципы работы с каждым коллективом разные. В Росконцерте это был, в основном, гастрольный коллектив, бесчисленное число гастролей, концертов, совершенно дикий какой-то план, спущенный сверху, и мы должны были его выполнять. 57 концертов в квартал! Сейчас это даже представить нельзя!

– Это прямо «чес» какой-то!

– Да, да, совершенно верно. Причем эти коллективы, большие оркестры, они же не на сдельной были оплате, а на окладе.

– Что вас в настоящий момент волнует, зажигает?

═– В основном, продюсерская работа. У меня все мероприятия – неординарны. В этом году я провел фестиваль «Российские звезды мирового джаза», в котором участвовало 6 лучших оркестров страны, все биг-бэнды, такого не было никогда!

– Вам не нравится сегодняшнее телевидение, и джаза на нем, кстати почти не увидишь, но вот Лариса Долина – советник по культуре сегодня... Ведь пыталась же она наверняка что-то сделать?

– Пыталась. Затеяли они там с Кобзоном войну с фонограммами, чтобы выступали все вживую. Ведь получается настоящий обман: люди покупают билеты, а приходят прослушивать магнитофон. Она дошла до Путина с этим делом, а он говорит: «Лариса Александровна, ну если мы запретим выступать с фонограммой, кто тогда петь будет?» Вся беда в том, что идет деградация, ведь все делается искусственно в студии. Музыканты уже на сцене просто стоят, делают вид. Вот во Дворце Съездов на концерте, про который я уже рассказывал, был всего один живой номер, наш с Ларисой Долиной. Мы полчаса ждали, когда нам включат микрофоны, отвыкли они там работать с живым звуком... Грустно, но что делать? Рынок. Я понял, что пытаться воевать с ветряными мельницами бессмысленно. У меня есть ниша, в которой я могу самоутверждаться в своей специальности, в своей концепции. Вот за это я готов биться, бороться.

– А как вы себе подбираете коллектив? Ведь состав оркестра ограничен? Вот есть инструмент, а приходит другой, еще лучше.

- Я хороших на лучших не меняю. Я только ужасно не терплю безразличия. Если в оркестре сидит человек, и в глазах у него не отражается музыка, я ему говорю: «Не умеешь – научу, а не хочешь – ищи себе другой оркестр». Для джаза главное – органика, джазовая певица совершенно отличается от эстрадной, джаз – самое многоликое музыкальное искусство. Ни в одном искусстве, ни в академическом, ни в музыкальном, ни в симфоническом нет такого количества разнообразных жанровых направлений. Диксиленд, латиноамериканская музыка, блюз, свинг, электронный джаз...

– Молодежь приходит в джаз?

– Я хотел бы выглядеть оптимистом, человеком, который борется за какие-то истины. То, что я вожусь с молодежью, я просто понял, что мы потеряем жанр. У меня было ощущение 10 лет назад, что мы уйдем, и на этом все кончится. Сейчас уже есть молодежь, зараженная джазом, и я хочу спасибо сказать всем, кто с ними занимается.

– А вы не думали создать целиком джазовое училище?

– Мне на 60-тилетие мой бывший директор оркестра (он играл у меня на барабанах), а теперь - гендиректор большой компании... Он вышел на сцену концертного зала «Россия» и подарил мне пакет. Я открыл: сертификат, постановление, в общем, все документы, включая печать, на открытие Академии Анатолия Кролла. Он был уверен, что я этим воспользуюсь┘

– Почему же вы не воспользовались?

– Потому что тогда надо было отставить джаз в сторону. Занимаясь школой, надо заниматься только этим, а я свою нишу и так заполняю.