Дарья Курдюкова
Жизнь кочевого народа, знакомая и всё же удивляющая, даже пугающая...
Фото Елены Фазлиуллиной (НГ-фото)
На Винзаводе открылась фотовыставка Ляли Кузнецовой. Наверное, правильно, что это случилось летом, во время межсезонного затишья. Камерная выставка, личный взгляд – не место суете.
«Победа» – маленький зал с крашенными белым кирпичными стенами. С них смотрят черно-белыми глазами несколько десятков фотографий. Со снимков – черно-белые цыганские глаза, их черно-белая жизнь в Уральске (родном городе Ляли Кузнецовой), Казани, Одессе, Москве, в Туркмении┘ 80–90-х годов. Впрочем, внешнее время так называемой цивилизации здесь почти неразличимо, разве что «повис» где-то во дворе магнитофон. Здесь протекает другое время – вечный цикл жизни, от рождения до кладбища, с чересполосицей праздников и будней.
Для одних эти фотографии могут быть этнографическими свидетельствами. Для большинства они – свидетельства эмоциональные. Огромный платок, который то вихрем закручивается в танец с покрывалом, то развевается над головой куполом, становится метафорой свободы, ускользающей, пойманной и ускользающей вновь. Хлебная лепешка, так разместившаяся у края кадра, что начинает походить на огромный многовековой камень. Два свадебных платья-призрака на вешалке, перед ними нехотя «уставился» на нас помятый жених. Маленький ребенок, прижимающийся к цыганской «Мадонне». Цыган с павлином или этакий барон в пиджаке и шляпе – вспоминается «Время цыган» Кустурицы. Там – подвижные картинки, здесь они застывшие, но исполненные внутренней динамики. Цыгане могут не замечать (или не обращать внимания) пристальный взгляд фотообъектива, а могут позировать перед камерой. Но главное – они остаются естественными – в этом их завораживающая красота. В этом же их свобода, к которой они допустили Лялю Кузнецову. А она ее бережно сохранила. Лошади, бегущие и убегающие облака, повозки, неустроенные жилища, раздувающий одежды ветер – фон и среда обитания этой свободы. Здесь приоткрывается довольно закрытый мир – настолько, насколько он сам считает нужным. То справа налево пересекает темное зрительное поле девочка в маске с огромным носом-клювом – и все; а то в таборе какое-нибудь празднество на покрывале разворачивается, почти скатывается на нас – вот, мол, смотрите, какие мы. Люди входят и выходят из кадра, «въезжают» в него руками.
Шумная и разноцветная, часто беспорядочная и даже жестокая жизнь взята фотографом в рамки монохрома. Черно-белая гамма, как накинутая вуаль, оттеняет яркие черты, но и скрывает от посторонних глаз то, что им видеть не позволено. Гамма, которая выхватывает главное и облагораживает его. Растягивает мгновение и сообщает ему дополнительную значимость.
В разное время Ляля Кузнецова успела побывать авиационным инженером, фотографом Казанского художественного музея, фотокорреспондентом. После гибели мужа ушла в неизвестную жизнь рисковых путешествий за цыганами. Хотя она снимает не только цыган – в собираемый ею азиатский орнамент вплелась, например, серия, посвященная керамике Риштана. Ее выставки проходили в Европе и в США, а среди полученных наград одна из ранних – золотая медаль за гуманизм 1980 года. Он-то и пронизывает эти фотографии, неважно даже, что сделаны они много позже.
Сама она – красивая хрупкая женщина, которая вместо громких речей на открытии выставки все куда-то уходила и возвращалась, пока гости рассматривали созданную ею цыганскую «карту родины».
