Владимир Колязин Наброски будущей пьесы «Порнография» были сделаны британским драматургом Симоном Штефенсом три месяца спустя после теракта в Лондоне в 2005 году. Спектакль показали сейчас на Берлинском фестивале в постановке Себастьяна Нюблинга.
Берлинская пресса довольно ядовито прошлась по спектаклю. Петер фон Беккер из «Тагесшпигеля» назвал свою рецензию «Мыльные пузыри». Я мог бы тоже ограничиться ироническими эскападами, если бы не одно важное обстоятельство: «Порнография» Штефенса – одно из первых в западной Европе драматических произведений, посвященных теме терроризма, и уже поэтому стоит остановиться на том, как она освещается.
Любопытно, что драматург не считает английское общество, где эти события так злободневны, готовым к глубоким размышлениям над данной темой и предпочел отдать свою драму для первой постановки в руки немецкого режиссера. «Пьеса, – сказал драматург в одном из интервью, – возникла из глубокого разочарования в нашей культуре. Мы до последней клеточки под прицелом видеокамер, за нами непрерывно наблюдают, да мы и сами наблюдаем за самими собой». События пьесы происходят за день-два до трагического взрыва в метро. Современный человек не в состоянии противопоставить террористам свою сознательную политическую позицию или волю, так как их у него нет, и он с гораздо большим наслаждением, становясь случайным свидетелем террористического акта, снимает его на видео, потом бежит в полицейский участок и продает свою запись за 60 тысяч фунтов (пример автора из реальной жизни). Это дистанцирование от самого себя и других людей, толкающее одних на продажу, а других на покупку подобных трофеев, Штефенс и считает «порнографическим актом». Так и герои «Порнографии», чередой проходящие перед нами в молниеносном темпе, будто спортсмены, участники вселенского состязания – люди, которые за всякую цену пытаются отстраниться от трагических событий. Пластика постановки рождается из хаоса передвижений. Вот мать маленького ребенка (во всем убедительная и тонкая актриса Моник Швиттер) слышит известие о бомбах, заложенных террористами в Багдаде в чей-то автомобиль, и спешит выключить телевизор («лучше заняться сексом или пошататься по городу»). Вот 85-летняя бодрая старушка (Анжела Мютель), которой огромное удовольствие доставляет просмотр телерепортажей о войне в Ираке.
Метафоры спорта (пробежки по сцене, бешеная активность в передвигании мебели туда-сюда) и строительства-сложения из тысячи мелких деталей (известная детская игра-головоломка) огромного «панно» Вавилонской башни на круговом горизонте (впечатляющая сценография Муриэля Герстнера), продолжающегося от начала и до конца спектакля, становятся символом бездумного механического бытия и современных квазиутопий.
Многие линии лишь отдаленно соприкасаются с основным событием – история школьника, третируемого своими одноклассниками (темпераментный Мартин Виснер), двух парней-гомосексуалистов (в пьесе, впрочем, они были братом и сестрой), студентки и профессора, которые никак не могут найти понимание и язык любви. Правы те, кто спрашивает: что общего у теракта с этими любовными треугольниками и изнурительной работой в офисе, подробно и долго описываемыми режиссером, кроме того, что эти люди жили в одном городе в один и тот же день, когда случилась трагедия?
В последней сцене спектакля (а они пронумерованы драматургом в обратном порядке, то есть по ходу приближения катастрофы) по громкоговорителю звучат короткие, режущие слух и бьющие по нервам, сжатые, как сгустки запекшейся крови, порой репортажные, порой новеллистические истории 52 бессмысленно погибших жертв лондонской катастрофы. Истории о том, как каждый из них случайно или по стечению трагических обстоятельств нашел свою смерть. Отсутствует лишь одна, 43-я, о человеке, о котором мы никогда больше ничего не узнаем.
Поучительно было, несмотря на все видимые огрехи драматургии и избыточность режиссерских метафор для такой концентрированной социопсихограммы современной отчужденной личности, наблюдать за тем, как западный театр пытается выработать духовно-эмоциональную и идейную вакцину против разрушающего жизнь антагонистического мышления. Будь бы я на месте членов жюри, много претерпевших за свои «страшно раздутые и непомерные гимны» постановке Нюблинга, также проголосовал бы за ее показ на Театральных встречах.
Берлин–Москва
