Чужие

Дмитрий Черняков и его команда (художник по костюмам Елена Зайцева и художник по свету Глеб Фильштинский) осуществили постановку оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» для филиала Немецкой оперы на Рейне в Дуйсбурге.

Начинается постановка с тишины, нарушаемой разве что звуками компьютерной клавиатуры да шорохом снующих туда-сюда работников склада и офиса предприятия Измайловых. Вместе с тем зритель успевает оценить и еще одну зону, соседствующую с офисом: увешанная коврами, она скорее напоминает среднеазиатское жилище – так выглядит спальня Катерины. На таком контрасте и строится идея постановки.

В этой нормальной и привычной для типичного обитателя цивилизованной части планеты Земля Катерина – чужая. Убранство ее спальни, где, собственно, кроме ковров ничего нет (никакой пресловутой кровати), ее этническая одежда, ее облик (здесь Черняков, конечно, играет с неординарными данными исполнительницы главной партии – мулатки) – лишь внешние приметы обитателя другой планеты. Ее поведение выдает это с головой. Черняковская Катерина – статичная, застылая особа, своей прямой спиной напоминающая даже статую идола. Она передвигается лишь по надобности, а взгляд ее обращен вовнутрь – Катерина живет в мире своих переживаний. К ногам отъезжающего мужа она склоняется все с тем же отсутствующим выражением лица, хотя и соблюдает все приметы «мужней жены»: готовит крысиную отраву, жарит грибки, беспрекословно падает на колени, если это требуется.

Должна ли Катерина интегрироваться в окружающий ее мир, – большой вопрос. Стоит ли этот мир, – где всем, в том числе сыном и невесткой, заправляет властный и похотливый свекр с барскими замашками, где процветает пошлость («бедняга» Аксинья и сама не прочь предаться сексуальным утехам с коллегами), где подчиненные с надеждой ждут, что хозяин помрет, – еще одной жертвы?

Катерину прорывает, когда она встречает Сергея: в служении ему она видит смысл своего дальнейшего существования. В картинах, где Катерина омывает раны Сергея и целует его ноги, чудятся библейские мотивы, и от этого становится не по себе – так чужды они общей атмосфере оперы Шостаковича. Заметим, что, подчеркивая развратность обитателей «нормального мира», режиссер в одной из самых сильных и выразительных сцен этой оперы уходит от буквального изображения падения Катерины. Зрителям видна лишь в бешеном темпе мотающаяся как маятник электрическая лампочка, что красноречивее любого натурализма (после представления стало известно, что вторую дверь в спальне Катерины заклинило, и если такое решение этой сцены было случайным, то техническая неисправность, пожалуй, была только кстати).

Черняков кардинальным образом решает последний акт. На черном фоне яркое окно омерзительной камеры – место ночевки пущенных по этапу Катерины и Сонетки. Ни одна, ни другая отсюда не выйдут: Катерина ради своего призрачного счастья совершает еще одно убийство, а ее саму забивают до смерти охранники. Вот они, циничные реалии «нормального» мира. Вторая составляющая шостаковичского определения жанра этой оперы – «трагедия–сатира», что педалируют многие режиссеры, насыщая сцену элементами вроде работников-пьяниц и полицейских-взяточников, – в этой постановке приравнивается к первой, и сатира здесь трагедия. Черняков обходит даже сцену в полицейском участке – единственную, где уместны юмор и здоровая ирония. В том, как черная туча представителей закона движется по дому Измайловых в злой надежде поживиться – неважно, преступлением или куском свадебного торта, – нет ничего смешного.

Музыкальная сторона этого действа оказалась на весьма достойном уровне. Немясистое тонкое сопрано Моренике Фадайоми (Morenike Fadayomi) как нельзя лучше подошло к созданному Черняковым экзальтированному образу Катерины; американский тенор Джон Уленхопп (Сергей) не слишком выразителен в пении, но довольно артистичен. Колоритен Олег Брияк (Oleg Bryjak) в партии Бориса Тимофеевича, как всегда индивидуален Андрей Дунаев, под руководством режиссера добавивший немного лирики бесхарактерному Зиновию Борисовичу: его герой нежно относится к своей жене и даже пытается противостоять отцу, заставляющему Катерину прощаться «по уставу» («На колени!»). Оркестр Дуйсбургской филармонии под управлением Джона Фиоре проводит партитуру этой трагической оперы без особых откровений, но и без очевидной фальши.