Настоящая школа

Сегодня выходит очередной, майский номер журнала «Станиславский». Тема номера – школа. Тысячи, десятки тысяч абитуриентов ежегодно пытаются поступить на актерский. Сто человек на место – конкурс в Щепкинское училище. Этот номер журнала – уникальный. Те, кто набирает курсы в этом году в ГИТИС, в Школу-студию МХАТ, в Щукинское училище – Леонид Хейфец, Владимир Андреев, Кирилл Серебренников, Евгений Князев – делятся своими ожиданиями и даже говорят, что они любят, а чего нет в репертуаре своих будущих студентов. Как лучше одеться на экзамен, а как – сыграть этюд. В «НГ» мы публикуем интервью Александра Коршунова, актера и режиссера Малого театра. Как и его прославленные родители, Виктор Коршунов (директор Малого театра) и Екатерина Еланская (худрук театра «Сфера»), он окончил Школу-студию МХАТ. Сам он преподает в Щепкинском училище. Сейчас ведет занятия на III курсе актерского факультета и делится своими размышлениями о школе.

– Как меняется педагогика? Нужно ли менять школу или школа сильна тем, что не должна меняться?

– Я, конечно, не хочу утверждать категорично, что школа незыблема. Естественно, школа меняется, приходят новые педагоги. Каждый по-своему ее осмысливает, но какие-то основы для меня крепки и очень важны, убеждаюсь в этом и в педагогической деятельности, и в режиссерской.

– Ваши коллеги из других школ показывают, что дико упал образовательный уровень.

– Это действительно так. Вот человек проходит все три тура. Парень производит впечатление нормального человека. Приемная комиссия смотрит и думает: «Вот он, герой-интеллигент, новый Смоктуновский». Его уже практически приняли. Собеседование с ним носит если не формальный характер, то от этого уже не зависит момент приема. И вдруг. Не знает, кто такой Станиславский, Пушкина с Лермонтовым путает.

– Изменился ли психологический тип студента актерского факультета или все по-прежнему?

– Они свободнее нас, а в чем-то реальнее, трезвее. Но у них и больше опасность не выявить в себе поэтическое начало. Человек просто лишен сантимента. Вот смотрю на свой последний курс. Я в их возрасте не был так свободен. Не так легко шел в работу, в контакт, как они. Но вот сейчас третий выпуск на моей памяти. Со всеми трудно расставаться, но с нынешними как-то особенно обидно. Ощущение цельности на этом курсе большее – и человеческое, и творческое. Был бы моложе, попытался бы их не отпустить.

– А почему вы поступали не в «Щепку», а в Школу-студию?

– На тот момент таким было желание отца. Нет, отец не говорил: «Только сюда». И он, и мама учились в мхатовской школе. В тот год делал набор Виктор Карлович Манюков, который был очень хорошим педагогом. Я же очень боялся протекции, блата: знал, что отец Манюкову говорил, что Саша придет, послушай его. И когда девушка – секретарь из приемной комиссии мне сказала, что вы сейчас пойдете к Манюкову, у меня от зажима и от нерва сорвалось: «Мне все равно к кому ≈ только быстрее». Вроде я куда-то тороплюсь! Вышло еще нахальнее. Манюков и другие педагоги меня приняли, и Виктор Карлович отцу сказал, что меня послушали, но не поняли. Пусть еще раз придет.

Я читал Маяковского «Хорошее отношение к лошадям». Это и сейчас читают довольно часто, отрывок из «Двух капитанов» Каверина, отрывок из «Мцыри» – бой с барсом, который тоже довольно часто читают, басню Крылова «Демьянова уха». Серьезнее позанимался и снова пошел. Но перед этим решил попробовать себя в Щукинском. И там прошел. Потом в Школу-студию, тоже успешно. Но поскольку в Щукинском третий тур был раньше, то я отнес документы туда. Оставался еще конкурс во МХАТе. Отец мне сказал: «Пойди, я тебя прошу. Пройдешь – хорошо, будешь выбирать. Не пройдешь – будешь в Щукинском». Меня приняли и во МХАТ, но поскольку я чувствовал, что отцу хочется, чтобы я учился в Школе-студии, то я забрал документы из Щукинского и перенес во МХАТ.

– После окончания Школы-студии Манюков организовал Новый драматический театр, где вы работали...

– Восемь лет, потом ушел в никуда.

– Когда оказались в Малом, почувствовали разницу школ?

– Разные периоды жизни были в этом театре. Когда меня взяли в Малый театр, я решил, что буду работать и смотреть, узнавать театр изнутри. Лично у меня даже возникали попытки уйти. Это было связано не с профессиональным моментом соответствия школы, а с потребностью самостоятельности. Мне казалось, что я все-таки нахожусь под прессом отца, он на меня влияет. До ухода дело не дошло. За эти годы я врос в этот дом. Малый театр, конечно, всегда славился мощной актерской школой самобытных, потрясающих индивидуальностей. Когда я пришел, то меня вводил Игорь Ильинский на роль Курчаева в «На всякого мудреца довольно простоты». Он очень тепло ко мне отнесся. Я даже не ожидал. Когда с тобой работает актер такого уровня, масштаба – школа.

– Учил собой?

– Да, актерским показом, живой интонацией, чувством юмора.

– А как все-таки общались?

– В гримерной встретились, поговорили. Быстро как-то. Он в это время не очень хорошо видел. Больше на слух воспринимал.

– В каких случаях вы говорите «нет» абитуриенту?

– Поначалу я волновался, боялся сделать ошибку, не дай бог, как-то решить судьбу человека. На прослушивании случалось так: другие педагоги успевали прослушать три-четыре десятка, а я сижу, слушаю еще первую, каждого целиком, не останавливаю. Абитуриенты советовали даже: «Идите к нему – он не останавливает». Постепенно опыт в этом деле приходит. Чутье вырабатывается. Основное качество, которым должен обладать абитуриент, – заразительность. Это надо распознать педагогу, какова способность своими эмоциями, мыслями заражать другого? Иногда способности скрыты – тогда надо помочь это вытащить или пропустить на следующий тур и еще что-то посмотреть. Я помню, как у нас были гастроли в Пензе, и папа устроил прослушивание там. Я при этом присутствовал и видел, какие задания он давал. Вот заходит девушка, он говорит: «Попросите у меня денег, вам очень нужно, от этого зависит сейчас ваша судьба – доедете вы в Москву, чтобы поступить». Девушка начинает: «Одолжите мне денег». Отец: «Не могу, вы не просите». «Одолжите, пожалуйста». «Нет, не дам, вы не просите по-настоящему, не очень хотите. Попросите так, чтобы я дал! Что хотите делайте». Она проявляет лишь большую настойчивость. Потом зашла другая девушка, и отец дал тоже задание. И вдруг у нее слезы чуть ли не градом полились: «Пожалуйста, пожалуйста, ну одолжите, сколько-нибудь». Она так просила, что мне стало неловко. Сиюминутное включение, настоящая эмоция.

– Педагогика сопряжена с жестокостью?

– В меру, главное – не подавить человека, а раскрыть. Если на этом пути студент обидится – ничего страшного.

– Вы постоянно возвращаетесь к тому, что сыном известного отца быть трудно, а со стороны думается иначе? Почему вы так не хотели быть «сынком»?

– С точки зрения взаимоотношений с отцом у меня все замечательно. Но возникает необходимость доказывать, что существуешь сам по себе. Я понимаю, что Степану (старший сын, окончил ВТУ им. М.С.Щепкина, работает в Малом театре и «Сфере». – «НГ») непросто. Клавдия (дочь. – «НГ») просто решила, что лучше после училища не станет работать в Малом, хотя ее туда брали. Была ужасно рада, когда ее Галина Борисовна Волчек пригласила в труппу «Современника», поскольку из всех московских театров она хотела именно туда попасть. Тоже понимала, что дед будет переживать, что она не пошла в Малый. И мне говорила: «Папа, ты пойми, я хочу сама». Я ее понял.