Марина Гайкович Критическая ситуация сложилась в Санкт-Петербургской консерватории: в феврале здесь прошла проверка Федерального агентства по культуре и кинематографии (Роскультура), которая выявила массу недочетов в работе руководства вуза, в том числе финансовые нарушения. Некоторые подчиненные потребовали созвать внеочередную конференцию коллектива, на которой может быть поставлен вопрос об отставке ректора консерватории Александра Владимировича Чайковского и его команды. В дело пришлось вмешаться Михаилу Швыдкому – на прошлой неделе он прибыл в Санкт-Петербург, чтобы разобраться с проблемами лично. О сложной ситуации в консерватории – Александр Чайковский в интервью «НГ».
– Александр Владимирович, за что на вас коллектив так обозлился?
– Ну я на самом деле не нахожу, что он обозлился.
– Да вас разве что бандитом не называют.
– Это выступления отдельных людей, которые эту ситуацию и раскручивали, сознательно и со всей ответственностью.
– О ком именно идет речь?
– Не думаю, что нужно называть их фамилии.
– Ну все-таки. Очевидцы называют, например, имя Гиунтаутаса Жальвиса (проректор по театральной работе).
– Да. Он самый центровой и есть. Что касается преподавательского состава, у нас ведь люди эмоциональные. И когда им начинают говорить, что у них крадут деньги, они сразу верят – денег, конечно же, не хватает. Я бы здесь ориентировался на слова Швыдкого, на заседании уже и с ним стали разговаривать в резких тонах, что было очень неприлично. Дело в том, что в первом варианте акта проверки Роскультуры содержалось очень много неточностей. Надо учесть, что проверка была не только финансовая, она касалась и учебной стороны. Какие-то вещи мы оспорили и получили второй вариант, где претензий к нам уже в два раза меньше. Сейчас мы работаем над вторым ответом, и хочу сказать, что в ходе этой работы мы прояснили некоторые свои ошибки, частично что-то уже успели исправить и будем исправлять дальше. Там речь идет о каких-то миллионах, но реально ничего этого практически не было. В основном претензии касаются того, правильно ли проводились какие-то финансовые документы. Сейчас у меня появляются вопросы и к собственной бухгалтерии – можно было делать что-то грамотнее, и есть вопросы к учебной части по тем ошибкам, на которые нам указали и с которыми мы согласны. В этом смысле проверка послужила нам хорошим уроком – многое нужно будет поправить по всем нашим позициям.
– Хотите сказать, что факт незаконной растраты все-таки есть, но только речь идет о других суммах (напомним, что после первого акта проверки говорилось о пятнадцати миллионах рублей. – «НГ»)?
– Лично мне до конца неясен вопрос по одному пункту, его мы сейчас расследуем, и если факты подтвердятся, тогда будем сами спрашивать с тех ответственных людей, которые все проводили. Если эти деньги действительно существуют, мы или будем требовать их возвращения, или обратимся в соответствующие органы. Но там сумма на порядок меньше, речь примерно о нескольких сотнях тысяч рублей. Я сразу говорил о том, что акт проверки Роскультуры – рабочий документ и совершенно не предназначен для публикации. Тем не менее произошла утечка – кому-то нужно было раскрутить скандал, а вот для чего – это уже второй вопрос. Акт был нарочито опубликован, сведения были специально распространены для возбуждения реакции народа. В числе безумного количества миллионов записали даже первый транш проплаты на новый орган – 12 миллионов. Да, 12 миллионов были проплачены, а орган строить три года, но зачем писать это в ошибку? Вопросы к тем, кто проверял, тоже существуют. Я понимаю, по бухгалтерским документам проплачен, но продукт не получен. Это зависает, как задолженность, и это пишут в акт. Проплатим в текущем году еще 12 миллионов, а орган снова не будет стоять, нам запишут теперь 24 миллиона. Заявляют, что охранному предприятию отчислили без конкурса четыре миллиона, а надо было проводить конкурс, а мы договор заключили еще в 2004 году.
– То есть до принятия закона о тендерах?
– Совершенно верно. И по закону договор у нас заканчивается в августе. Нам вписывают еще и эти четыре миллиона. И когда люди, далекие от финансовых вопросов, начинают читать – там 20 миллионов, там 14, – у них глаза на лоб лезут. Вот так все плюсуется, и получаются эти миллионы астрономические. Народ обалдевает.
– Ну а как же вопиющая история с арендой под консерваторские мероприятия Дома журналиста, находящегося на реконструкции?
– Насколько я сейчас знаю, в этом деле участвовали две какие-то фирмы, и как все это происходило, мне на сегодняшний момент не совсем понятно. Или меня ввели в заблуждение – скорее всего, или это ротозейство моей бухгалтерии.
– Хотите сказать, что подобные сделки могли проходить без вашего участия (пусть косвенного) и подписи?
– Это происходило без моего участия и без моей подписи. Фирму, которая была связана с Домом журналиста, ни я, ни моя бухгалтерия не знают.
– Но ведь не посторонние же люди это организовывали, а свои, консерваторские.
– Вот мы сейчас и выясняем обстоятельства, я создал комиссии по этому поводу, в середине следующей недели доложат о результатах – и если там есть какой-то криминал, тогда этим будут заниматься люди, которые должны этим заниматься.
– Вы сказали, что у тех, кто инициировал обнародование акта проверки Роскультуры, были свои причины. Какие именно?
– Думаю, выжить меня из консерватории, и совсем по другим обстоятельствам, не из-за результатов проверки. Наверное, элементы моей самостоятельной политики стали не устраивать некоторых людей. Это все называется борьба за власть. Наверное, рассчитывали на что-то большее в этом отношении, а стало получаться что-то меньшее. Понимаете, весь первый год мы работали в рамках объединения, которое произошло в начале 2007 года, когда консерватория слилась с оперной студией, в ее состав вошла специальная школа-десятилетка, фольклорный центр.
– Я всегда думала, что знаменитый петербургский фольклорный центр – один из факультетов консерватории.
– Там работали наши педагоги как руководители центра. Но юридически это было совершенно самостоятельное лицо. Школа тоже существовала отдельно. Объединение было очень нелегкое, к нам влились почти тысяча человек, коллектив увеличился практически вдвое. Естественно, у нас все это еще не устаканилось, ведь у каждого направления специфика разная: с одной стороны – театр оперы и балета, а с другой стороны – школа детская. Причем мы столкнулись с огромной трудностью в запале этого объединения, мы только сейчас делаем аккредитацию среднего образования, которой раньше не было. Все это очень тяжело, существует чудовищное количество юридических документов, которые надо было переоформлять. Я считаю, что проверка оказалась в этом отношении для нас в очень тяжелое время и большее количество замечаний связано именно с этим. Здесь масса несоответствий – многое мы решили, но не до конца. Остались хвосты от этих проблем, которые в акте нам записывают как ошибки.
– Но это тоже рабочие моменты, за это с должности не снимают.
– Михаил Ефимович успокаивал нашу аудиторию именно тем, что это абсолютно рабочий процесс и непонятно, к чему такой шум. По-моему, сейчас начинается успокоение, люди поняли, что они немножко перехватили.
