Цирк Владимира Стерлигова.
«Акробат с темным лицом»
Первая персональная экспозиция Владимира Стерлигова (1904–1973) открывается в галерее Проун. Правда, это не ретроспектива творчества, и увидеть на этот раз можно лишь посвященную цирку графику.
Выставка Владимира Стерлигова «Цирк, полный искусствоведов» одноименна написанному им в конце 60-х абсурдистскому тексту (в духе близких ему обэриутов). Действительно, здесь разместились многочисленные графические листы периода 1920 – начала 1970-х, объединенные темой цирка. Также это театр и художественная мастерская. Если брать широко – поиск нового формотворчества и олицетворение свободы (в частности, открытости для необычного и свободы от штампов сознания). Рядом – отрывки стихов Введенского, Заболоцкого и Хармса, «комментирующие» (насколько это входит в задачи абсурдистского творчества ОБЭРИУ) визуальный ряд.
Стерлигов, будучи практикантом в ГИНХУКе, узнал через Малевича о художественных принципах кубизма и супрематизма. В 1929 году вместе с последователями «вождя» супрематизма Рождественским и Юдиным вошел в «Группу пластического реализма». А в 1960-м придумал «чашно-купольную» систему передачи пространства, связанную с нравственной идеей расширенного видения мира и с поисками некоего нового измерения.
Основное народонаселение выставки – гимнасты, акробаты и прочие кудесники цирка, что «летят, себя по воздуху развеся». Полк маленьких анонимных фигурок с распростертыми руками парит подобно супрематическим объектам. Индивидуальность замещается общим порывом движения и свободой полета. Этот-то ничем не стесненный полет (между строк читается – творческий) и не дано оценить прямолинейным искусствоведам, которые в рассказе Стерлигова сказать ничего не скажут, а знай себе «жрут пирожные» в антрактах.
Собственно, та же тема поиска творчества и творческой свободы еще острее пронизывает «Борьбу за человека», «Кукольный театр» (с печалящимся творцом-кукловодом), «Художника и публику» (вторая, понятное дело, терзает-дергает первого). Особенно отчетливо эта мысль читается в «Пространстве цирка», развернувшемся на страницах идеологизированных статей издания «Книга и революция». И напечатанные там слова о том, например, что «все виды свободы – сплошной самообман, ибо не порождают индивидуальной свободы», – именно благодаря простым и ясным контурам циркового пространства как-то естественно умолкают.
Но все же, пожалуй, в большей степени выставка обязана своей привлекательностью обэриутским стихам. Во-первых, потому, что они составляют необходимый контекст творчества художника (не чуждого литературных опытов). А кроме того, ведь именно в них алогизм (не связанный никакими путами – в том числе и логическими) наиболее ярко выражает ту свободу, которой Стерлигов наделил подчас несколько однообразную компанию своих трюкачей.