Григорий Заславский
Александр Галибин. Застольный период...
Фото ИТАР-ТАСС
Александр Галибин – режиссер, актер. Из самых известных его ролей – Романов из фильма Глеба Панфилова «Романовы. Венценосная семья». И Мастер из телефильма Владимира Бортко «Мастер и Маргарита». Как режиссер стал знаменит, когда возглавил новосибирский театр «Глобус», в годы его правления признанный одним из лучших российских театров. Когда Валерий Фокин был назначен в Александринский театр, он пригласил Галибина стать заместителем и главным режиссером. Три года назад эта конструкция прекратила свое существование. Сегодня Галибин ставит в Москве как приглашенный режиссер. О судьбе самого Галибина и о судьбах русского репертуарного театра, которыми сегодня почти никто не хочет руководить, – разговор с корреспондентом «НГ».
– Казалось бы, театральная профессия такая... от себя не отпускающая, а уйдя из Александринского театра, вы как бы вообще ушли из театра...
– Это не совсем так. Мне кажется, что со страной меняется и театр, и сама жизнь. Но в Александринский театр пришел очень сильный и уверенный в режиссерском и личностном шаге человек, Валерий Владимирович Фокин... Я многому у него научился. Но через два года, когда истек мой договор, стало понятно, что мне надо уходить. Тот совет, который был создан и работал, себя исчерпал. Это стало понятно уже к концу первого года. Но мне очень хотелось сделать «Нору», это была моя старая идея, и Фокину она понравилась, – хотелось сделать «Нору» именно на сцене Александринского театра, потому что там впервые состоялась ее премьера в России. И весь второй год был посвящен этому. Без всяких задних, тяжелых мыслей, без камней за пазухой я ушел из театра. Другое дело, что в тот момент, когда я уходил, мне было непросто, потому что, пройдя Новосибирск как главный режиссер «Глобуса», пройдя Александринский театр, мне хотелось продолжать. Но у меня не было никаких реальных предложений, я как-то не подготовил это. Встал вопрос, чем заниматься дальше. Неожиданно пришло кино. Я стал заниматься кино.
– Ваш уход и неприход в другой театр совпали с очередным пиком разговоров о реформе вообще в театре и об исчерпанности идеи репертуарного театра...
– Я думаю, был период советский власти, когда власть гарантировала спокойную жизнь, деньги. Был репертуарный театр, великое достижение. Но, попрощавшись с тоталитарным режимом, мы попрощались, получается, и с театром, который жил как бы внутри него, театр, который рождал ту силу духа, о которой говорил Станиславский. Сегодня в демократической ситуации мы такого театра не имеем. Я говорю о высоком значении театра, во главе которого – личность, со своими художественными идеями, со своим волепроявлением по отношению к театру. Ушел не репертуарный театр, ушло вот это понятие – личности. Их можно сосчитать по пальцам, в Петербурге – по пальцам одной руки, в Москве больше – все-таки огромный мегаполис.
– Личность не из воздуха же берется?
– При советской власти мы не знали, что такое рыночные отношения внутри театра...
– Но если рынок – это востребованность, и Таганка, и «Современник» жили по законам рынка, и сейчас не потерялись...
– Я имею в виду рынок, связанный с товарно-денежными отношениями, который имеет отношение к экономике. Нам говорили, что бродвейский театр – это очень плохо, и только спустя много лет, приехав туда, мы поняли, что это вовсе не плохо, это даже гениально. И проявление личности при таких взаимоотношениях тоже возможно. И возможна та же сила духа, о которой мы говорили... Мы потеряли личность – это первое, а вторая, не менее важная потеря, думаю, связанная с первой, – рынок как будто бы отменил саму возможность прийти и продиктовать свою волю. Сегодняшний рынок заставляет идти только проторенными путями. Я хочу зачитать один официальный документ, который сформирован прошлым летом, издан, утвержден... То, что меня резануло: «Концепция культурного развития Санкт-Петербурга... Концепция отходит от узкого понимания сферы культуры как отрасли, подведомственной Комитету по культуре... Раздел 3, пункт 1: В рамках современной политики культура рассматривается как одна из отраслей по оказанию услуг населению, выполняющих наряду со здравоохранением, образованием, общественной безопасностью, общественным транспортом, жилищно-коммунальным хозяйством и социальной защитой определенный вклад в социальную и экономическую жизнь Санкт-Петербурга». И есть 2-й пункт: «Вклад культуры заключается в содействии повышения качества городской среды и качества проживания в Санкт-Петербурге». То есть культура – наряду с похоронными услугами, с сортирами должна оказывать услуги населению. Это нормально?
– Но это... Так и есть.
– Совсем не так, не согласен.
– Искусство все-таки – чудо и редкость. Даже талантливый режиссер не обязан ставить шедевры. Дмитрий Медведев сказал об этом Валерию Фокину: шедевры планировать нельзя. Но во все остальное время театр должен ставить спектакли, чтобы уровень был...
– Уровень должен быть всегда, уровень связан с профессионализмом, со школой. Я не противник антрепризы, не противник внутрирепертуарных спектаклей, на которые зритель приходит, получает удовольствие, смеется, радуется, уходит в приподнятом настроении, но... Мы не обслуживаем людей, мы им дарим возможность окунуться в духовную среду, которая рождается на сцене и волнами расходится по залу. Лишаясь этого в театре, мы лишаем и телевидение, и кино достойных актеров. Театр перестал быть таким резервом и поставщиком людей... Вообще у меня по отношению к театру есть боль и внутренняя невостребованность, не в смысле, что театр во мне нуждается, – я нуждаюсь в театре, и у меня внутренняя невостребованность, что я не все сделал. Еще могу что-то.
– А почему вы ушли из новосибирского «Глобуса»?
– Я ехал в театр к одному директору, но к концу первого года службы в этом театре мне предложили другого. Я хотел уйти, но моя внутренняя любовь к театру не позволила это сделать, я остался на полный срок, на три года. Два директора – два разных театра. У нас интендантский и директорский театр не приживутся. Вообще выживают театры, во главе которых стоит очень сильная личность, которая сформировала вокруг себя среду и которая тянет за собой других людей. В России это так. Такой театр может потянуть только художественный руководитель. Он может быть одновременно директором. Может и не быть.
– Хорошо, если бы вы сейчас пришли руководить театром, что бы поставили?
– Нужно смотреть, что за театр. Ты не можешь прийти, взять топор, все срубить, а потом сидеть и ждать, когда вырастут побеги. Нужно понять, что там выросло, что с этим можно сделать, можно ли что-то сделать вообще. Смотреть хотя бы на шаг вперед. Режиссура вообще длинный шаг, это не взял, сделал один спектакль, что-то срубил, какие-то статейки критические и покайфовал, а дальше-то что? Мой учитель Анатолий Александрович Васильев говорил нам, что режиссура – это наука, которая передается из рук в руки. У меня ни разу не было сомнения в этом. И это понятие – передача из рук в руки, – оно сегодня просто теряется, но тот, кто удерживает это, у того получается. Женовач, Фоменко не исключение из правил, они это правило подтверждают. Театр – это все равно группа людей, которая вместе что-то не делает – сочиняет... Это не кнут и пряник. Я не идеалист, я очень трезво вижу театральную сегодняшнюю ситуацию. Обслуживание населения – пожалуйста, наряду с ритуальными услугами, банями, свалками, туалетами, но и театр тогда получается соответствующий... Интересно, кого обслуживал Стрелер, продолжает обслуживать Брук и как удивился бы Эфрос, узнав, что он обслуживает население┘
– Совершенно частный вопрос. Как вы согласились, чтобы Мастер говорил голосом Безрукова?
– Это все очень просто. Договоры, которые подписывают актеры, они кабальные. Это договоры, в которых актер не имеет никаких прав, в том числе и права на свой собственный голос. И когда Володя Бортко, к которому я с огромным уважением отношусь, считаю его правым отстаивать какие-то его творческие позиции, он достаточно убедительно говорил о том, что Мастер должен говорить голосом и звуком Иешуа. Это разные вещи, я сказал, этого быть не может, потому что не может быть, вот и все. Он очень убедительно говорил, я сказал, пожалуйста, хотя для меня, и для зрителей это будет большая потеря. При всей моей любви к Сереже, я считаю, что персонаж потерял, исчезло очень много нюансов. Мы остались в очень хороших отношениях, и он очень хорошо сделал свое дело. Я не конфликтный человек с этой точки зрения, потому что я как режиссер, наверное, тоже совершал в своей жизни поступки, которые тоже не были приятны целому ряду артистов. И иногда то кнутом, то пряником добивался каких-то своих целей, а в результате видел, что они как бы ошибочны, причем тебе говорили, что не надо это делать, но ты упрямо шел к достижению какой-то своей цели.
– Эта история сделала вас в чем-то мягче?
– Нет, просто в своем следующем договоре, если я иду сниматься, я вставляю пункт о том, что режиссер не может вставлять чужой голос. Эта история многому меня научила, для меня достаточно дорогой ценой. Большое количество писем и электронных сообщений именно об этом говорит.
