Не муза, но творец

«Не муза, но творец» – именно так назывался фестиваль творчества женщин, открывшийся осенью 1994 года в Доме художника в Петербурге – выставка живописи и современного искусства «Фаворитка», выступления рок-группы «Колибри», питерских бардесс, чтения стихов, прозы и эссе, в основном определенно феминистских.

Организатором выступил Санкт-Петербургский центр гендерных проблем, цитадель радикального отечественного феминизма, выпустивший к тому времени публицистический альманах «Все люди – сестры», до этого – самиздатскую газету «Женское чтение», посвященную переводным текстам западных радикалок. Середина 1990-х в России – вообще время энергичных поисков новых форм и смыслов, художественных экспериментов, открытия новых идей, перевода и интерпретации постмодернистских текстов, феминистских – в том числе. Интерес к женскому голосу в искусстве вполне вписывался в эпоху, в интеллектуальную дискуссию. Один за другим выходят литературные сборники, бурлят дискуссии, выпускаются «библия феминизма» – книга «Второй пол» Симоны де Бовуар (почти через 50 лет после издания во Франции), переводятся тексты радикальных феминисток, открываются выставки┘ Самая масштабная – и по-своему завершившая бурные 1990–е – состоялась в 2002 году в Третьяковке и называлась «Искусство женского рода». Она объединила рукоделие русских цариц и работы авангардисток 1920-х. Кстати, именно она, точнее, знаменитая экспозиция «Амазонки русского авангарда», прошумевшая по главным залам Европы и Америки и в той же Третьяковке, где была встречена значительно более сдержанно, чем в музее Соломона Гуггенхайма или в Центре Помпиду, дала идею собрать и представить творчество российских художниц.

И тут возникли неожиданные аллюзии. Вскоре после ее закрытия тогдашний министр культуры Михаил Швыдкой в своем телецикле «Культурная революция» выпустил в эфир программу «Шедевр может создать только мужчина», в которой поддержал основной тезис – не женское дело вершить творческие открытия. Эпизод имел неожиданное для министра продолжение: более 100 творческих и общественных организаций и деятелей культуры обоего пола обратились в Большое жюри Союза журналистов России с жалобой: по их мнению, была нарушена действующая Конституция, не допускающая дискриминацию по принципу пола или ее пропаганду. Большое жюри полгода рассматривало дело и вынесло решение – признать передачу неэтичной и включить пункты о гендерной дискриминации в Кодекс этики журналиста и нормативы для работников ТВ.

Самым большим удивлением тогда стал сам факт того, что на такое невинное заключение, как отказ признать за «вторым полом» творческую потенцию, вообще кто-то может пожаловаться. В этом также отразилось настроение эпохи – в стране уже сложилась достаточно устойчивая сексистская масскультура, ставшая фоном повседневности.

Однако параллельно с ней развивалась и совершенно иная тенденция во всех родах и видах искусства. Женский взгляд, женский вклад в развитие современного культурного процесса сегодня неоспорим. Как неоспоримо и то, что в России еще не сформировалась в достаточной мере адекватная интерпретация этого явления. Конечно, сегодня уже не пишут, как в начале 1990-х, что «женской прозы нет, поскольку женская душа слишком близка к телу», но признавать новую тенденцию (даже если на этом настаивают авторы) не готовы.

Может быть, причиной тому – большая неповоротливость литературной критики по сравнению с художественной, стереотипами, в которые ценность женского вклада, несмотря ни на какие премии, не вписывается. Может быть, недостаточное знакомство большинства действующих интерпретаторов с зарубежной практикой и иностранными языками, на которых написано большинство теоретических работ в русле феминистской критики и философии. Работы Люс Ирригорай, Эллен Сиксу, Юлия Кристева на русском языке представлены в кратком дайджесте современной философской мысли «Прочти мое желание» Ирины Жеребкиной – пожалуй, единственного русскоязычного философа, интересующегося феминистской критикой как таковой, американка Моника Виттинг издана ничтожным тиражом. Можно, конечно, всего этого не читать, как и вообще западных критиков и философов, но есть риск упустить очень важное – и не только в понимании женской прозы.

Что же говорят о себе сами авторы, заявившие о начале нового литературного направления? Процитирую слова Светланы Василенко из предисловия к сборнику «Брызги шампанского», последовавшего за конференцией писательниц в Переделкине и давшего новый импульс движению: «Для меня женская литература расширяет границы прозы, расширяет тематические рамки, включает опыт женской телесности, женской ментальности – об этом может написать только женщина. Моя писательская биография началась с того, что я прочла «Войну и мир» и мне не хватило в Наташе Ростовой того, что было во мне тогда, ее ровеснице. Лев Толстой гений, думала я, а так бледно написал, на мой взгляд, жизнь девочки, не понял жизнь ее тела – ведь в подростковом возрасте соревнуются созревание тела и созревание духа. И я решила тогда, что буду писать о жизни женщины всю правду, которую – через свою жизнь, через жизнь других – узнаю».

Очень смелое заявление. Как, впрочем, все, что представительницы новой женской прозы, та же Валерия Нарбикова, Нина Горланова, Елена Тарасова, Татьяна Набатникова, Ирина Полянская и другие, сделали даже в сравнении с писательницами более старшего поколения – Токаревой, Грековой, Щербаковой, Варламовой. Не только в смысле расширения тем и сюжетов, но и в самом поиске языка, интонации, необходимой для нового разговора, поиске смыслов и почти физической жажде гармонии всего сущего, которые отличают женский слог. Не только прозы. Точнее, женская литература расширяет сами границы прозы (вспомним неизбежное и поступательное «расширение литературы», о котором писала Лидия Гинзбург). Самый яркий пример – Светлана Алексиевич, смешавшая документ и поэзию, точнее, возведшая документ в ранг поэзии в своих книгах. «Чернобыльскую молитву», уверена, могла написать только женщина, и вот этот «другой», не публицистический и не эпический взгляд на мировую трагедию дает новое понимание, новые точки отсчета и точки опоры. «Расширение литературы», как и «расширение культуры», связанное в последние годы с энергичным освоением «другого» взгляда, подхода, ракурса (а им все чаще становится женский взгляд, заявляющий о своем праве и своей самоценности), требует серьезного осмысления и критической оценки, искусствоведческого и философского анализа.

Когда это произойдет, сам вопрос – может ли женщина создавать шедевр или просто самостоятельно мыслить в творчестве – будет наконец сдан в архив.