Винтажный аромат "Травиаты"

Одна из последних премьер минувшего сезона в Латвийской национальной опере – «Травиата» Верди – в начале нового года обнаружила черты постановки если не на все времена, то на долгие годы. Режиссер, он же директор театра Андрейс Жагарс вместе со сценографом Андрисом Фрейбергсом так умно и почти незаметно осовременили действие, что, возможно, и сам Верди с трудом нашел бы отличия от своей эпохи.

Даже при том, что режиссер поясняет, куда перенес действие – 1950-е годы, – декорации и костюмы (Кристине Пастернак) едва ли не с той же степенью убедительности могли бы обозначать и наши дни. Связь с настоящим, связь едва ли не интерактивная, закрепляется еще и тем, что орнамент обоев в этом спектакле плавно вытекает из узора интерьера зрительного зала Латвийской оперы – зритель «завязывается» с происходящим на сцене, оказывается едва ли не документальным свидетелем происходящего. А что, как не задокументированная «история в деталях», получает в наши дни сильный резонанс в массовом сознании, обостряя восприятие? Интерьер же того, что происходит в этой «Травиате», можно было встретить и вчера, и сегодня, и, почти без сомнения, завтра в домах богатых хозяев с претензиями на глубокий ретростиль – включая мощные железные батареи. Изящное соединение прошлого и настоящего дает эффект патины в выборе цвета обоев, приглушенного матового освещения (художник по свету Глеб Фильштинский).

Современный тонус спектакля держится на игре оркестра под управлением Нормундса Вайциса, не упускающего ни одной детали, и на исполнителях главных партий. Здесь мыслят по-европейски и смело делают ставку на молодых солистов. Виолетта Валери – грациозная Асмик Григорян и ее внезапная большая любовь по имени Альфред Жермон – Дмитрий Попов азартно и с упоением отдаются жизни. Их исполнительский драйв, с одной стороны, обнаруживает разительный контраст с инертной, «мешающей» массой хора, с другой – именно благодаря этому контрасту создается и важный драматургический смысл: жить «как все» и не «как все». Банальная буржуазная драма, почти «общее место» оперы в данной постановке обнажает этот смысл с особой напряженностью. В слегка заторможенном движении хора можно усмотреть и синдром усталости, которым отличается поколение нашего времени. Костюмы хора хоть и призваны маркировать моду от Кристиана Диора, но и смокинги, и платья сегодня можно встретить на любой глэм-вечеринке – так же, как и дефиле с настоящим стриптизом «па-де-труа» в последней картине второго действия.

Главной героине в этой постановке повезло с ее «интерпретаторшами»: Асмик Григорян – одно из идеальных воплощений «Травиаты». Стройная, с правильными пропорциями, яркими стреляющими глазами, эта брюнетка легко сходит за модельную француженку с хорошим итальянским. У дочери двух знаменитых оперных певцов – тенора Гегама Григоряна и сопрано Ирены Милькявичюте – итальянский стиль в крови. Ее подчеркнуто вальяжная походка, возможно, чуть карикатурно скопирована у одной из современных топ-моделей. Асмик играет свободную даму светских хроник не 1950-х, а начала 2000-х. Она получает большой кайф от тусовочной жизни и, даже встречая эту свою «настоящую любовь», не забывает, что и в новом статусе «пылко влюбленной» может стать героиней репортажей из жизни звезд. Показателен эпизод во втором действии, как бы в загородном доме Виолетты. Хотя интерьер в спектакле не меняется от начала до конца, возможно, указывая на дом Виолетты и на то, что действие происходит буквально за пару дней – последних дней куртизанки. Мизансцена такова: Виолетта спит, а Альфред готовит ей кофе, после чего – любовница продолжает спать – узнает от горничной, что она распродает вещи, чтобы покрыть безумные расходы, и убегает улаживать дела. Она – актриса жизни, ее звезда. Звездой делает ее голос – сильный, богатый, гибкий, очень красивый и страстный. Голос с подобными характеристиками имеется у Альфреда: Дмитрий Попов блестяще справляется с партией от начала и до конца. Его Альфред – не голубой тенор, но едва ли не героический мужественный, без истероидности. Его отец, вероятно, был таким же, но теперь он сдержан и по-своему мудр, что прекрасно удается передать Самсону Изюмову. В финале оперы Виолетта натягивает свое прежнее тусовочное платье, но ее звезда уже погасла. Ее смерть для обоих – скорбь по утраченному времени и ужас от предопределенности.

Рига–Санкт-Петербург