Екатерина Барабаш
Робби (Джеймс Макэвой) и Сесилия (Кира Найтли) встретились только в фантазии писательницы.
Кадр из фильма «Искупление»
Фильмом «Искупление» Джо Райта по роману Йена Макюэна открывался последний Венецианский кинофестиваль. На прошлой неделе картина получила главный «Золотой глобус», став, по мнению критиков, лучшим фильмом года. Несмотря на ясность посыла, сам фильм вышел довольно сумбурным.
Англичанин Джо Райт, прославившийся два года назад фильмом «Гордость и предубеждение», сделал вторую попытку снять кино семейно-масштабное. Первая часть картины – усадебная идиллия на фоне парков и лужаек, с множеством дружных родственников, общим купанием в целомудренных купальнях девочек в белых носочках и любовью дочери хозяина с сыном дворецкого. Одна из девочек, младшая дочь владельца замка, Брайони, пишет романы, подыскивая сюжеты в жизни. Одновременно она влюблена в Робби (Джеймс Макэвой), сына дворецкого, у которого, в свою очередь, роман со старшей сестрой юной писательницы Сесилией (Кира Найтли).
Жизнь в поместье снята, что называется, высоким штилем. Здесь есть распорядок дня, распорядок жизни, распорядок чувств. Так в середине прошлого века было принято снимать голливудские неспешные действа с обязательным выходом в трагедию. В «Искуплении» эта традиция почти поддерживается. Писательница в белых носочках становится свидетельницей романтического свидания Сесилии и Робби, отчего сердце ее переполняется завистью к сестре-сопернице. В тот же день Робби, на которого Брайони показала как на насильника своей кузины, отправляют в тюрьму, дальше – на фронт.
Усадебно-поместная идиллия кончилась, началась военная неразбериха, в которой Сесилия и Робби наконец находят друг друга. А когда-то совсем юная писательница Брайони становится медсестрой и продолжает писать роман. Чувство вины не дает ей спокойно жить и ровно дышать, она пытается просить прощения у сестры и ее возлюбленного.
Эта главная часть повествования – раскаяние, желание вернуть утраченные отношения на фоне кровавых военных событий – к сожалению, так и не смогла стать действительно главной. Кажется, молодой режиссер Джо Райт так выложился в первой части, в прелюдии к драме, кинув все силы – и драматургические, и режиссерские, и операторские – на упоенное любование аристократической идиллией, что само преступление и наказание прошло словно одной неровной строкой. Как будто режиссер взял сценарий, перетасовал сцены и теперь заставляет зрителя самого догадываться, что происходит. Кроме очевидных вещей: бьют пушки, убивают людей, Сесилия и Брайони работают в госпитале медсестрами. Где происходит действие и, главное, почему оно происходит именно так – неведомо. Режиссура устала.
Девочка в носочках сначала оказывается монстром, потом – знаменитой писательницей. И весь фильм, оказывается, – инсценировка ее романа о той давней истории. С той только разницей, что Сесилия и Робби живут уже в ее, писательской фантазии, а события развиваются так, как ей хотелось бы. На деле же Робби погибает в начале войны, а Сесилия оказывается затопленной в лондонском метро во время бомбежки.
В чем искупление? В страдании и раскаянии Брайони? В том, что она оживила мертвецов и придумала им взамен непрожитой жизни другую, не очень счастливую, но жизнь? В фильме проблема раскаяния и искупления кажется утонувшей под тяжестью вязкого, сумбурного действия, словно и не очень обязательного. Появившаяся в конце величественная Ванесса Редгрейв в роли состарившейся Брайони рассказывает в кадре о настоящих трагических событиях, последовавших за ее юношеской подлостью. Кажется, будто она искупила свою вину перед двумя людьми. По крайней мере она объявляет, что готова умереть спокойно.
Слова, слова, слова... Не слишком ли просто?
