Опера, похожая на цирк

По версии Мариинки, волшебная флейта усмиряет хищников. Рядом с китайским львом – принц Тамино (Андрей Илюшников).
Фото Натальи Разиной

В концертном зале Мариинского театра показали вторую оперную премьеру сезона – «Волшебную флейту» Моцарта. Над новой версией последней оперы зальцбургского гения работала французская постановочная команда во главе с учеником Питера Брука – Аленом Маратра. Оперу, написанную в оригинале на немецком, исполнили в лучших традициях прошлого – на русском языке.

Подогнав число премьеры к последнему дню минувшего года, театр впервые за свою историю решил показать премьерный блок сразу из десяти премьерных спектаклей подряд. С такой частотой здесь не давали даже «Щелкунчиков». Новую постановку оперы с завлекательным сказочным названием представляли как «спектакль для семейного просмотра», в каких жители Северной столицы особо нуждаются в период общегражданских зимних каникул. В концертный зал действительно шли родители с детьми, хотя, как выяснилось, спектакль если и обещал быть цирком, таковым не стал. В этом зале сцена и расположение зрительных рядов вокруг нее по периметру изначально вызывают ассоциации с цирковой ареной. Правда, в отличие от цирка здесь нет канатов и прочего технического оснащения. А в случаях с «Волшебной флейтой» хочется сказать: жаль. При наличии иной технической базы и, возможно, дополнительном бюджете Ален Маратра мог бы сделать из этой магической оперы Моцарта фантастическую цирковую феерию. Сделал же прямо противоположное – фокусы с разоблачением. Точнее, фокусов не было – сплошные разоблачения с минимумом декораций и бутафории. Еще точнее – сценический эскиз к постановке. Такая честная, прозрачная бесконечная история о пути избранных, о поиске идеала. Зато было много интерактива, который начинался буквально с вешалки: зрителей в шапках и шубах встречала запись птичьего пения. Поднимаясь по лестнице, они сталкивались с большой сидящей скульптурой египетского божества с птичьей головой из папье-маше или чего-то подобного. Египетский же комикс из жизни Изиды и Озириса был вывешен на всеобщее обозрение в зрительском фойе – в либретто есть упоминание имен обоих. На сцене же ничего египетского не было – появились мультикультурные, в том числе европейские (у Моностатоса и Царицы Ночи) платья. Были маски японского театра (один из выходов Трех дам) и номер «танцующий китайский лев». Интерактивным было общение главного заводилы – птичника Папагено – с залом. Здесь равных не было молодому басу Эдуарду Цанге, который превзошел всех своих коллег по самоотдаче и безупречной актерской работе. О последней можно было судить по разговорным диалогам, которые для оперного солиста – камень преткновения: вылезают всевозможные недостатки речи, диалекты, неумение наполнить каждое слово. Цанга явил редкий образец коммуникативности без лжезаигрывания, что в оперном театре – огромная редкость. Режиссер хорошо изучил богатые артистические ресурсы певца, сделав из него в этом спектакле настоящего комического актера и шоумена. И публика так же щедро его оценила. Не случайно Алена Маратра вот уже в третий раз приглашают ставить в Мариинском за его умение использовать актерские возможности певцов.

Из революционных нововведений, без которых стиль режиссера Алена Маратра немыслим, – ударная установка сбоку, введенная в ткань оперы в качестве ненавязчивого сопровождения в разговорных диалогах, атмосферно их оживлявшего. Частично сбылась и мечта режиссера – усадить зрителей вокруг сцены. К сожалению, этой участи удостоилась лишь очень малая часть зала-тысячника. Те, кто сидел на сцене, получали качественно иное впечатление, нежели все остальные: их действительно можно было считать вовлеченными в действие, в их глаза всячески заглядывали и солисты, и хор. Остальным доставалась только музыка. С этим в концертном зале сложностей нет – акустикой он славен. Что до соблюдений буквы моцартовского стиля, то у большинства молодых солистов (Даниил Штода, Эдуард Цанга, Анастасия Калагина, Елена Горшунова, Лариса Юдина) это получилось, хотя в постановке-эксперименте ни о каком аутентизме речи не шло. Но легкость в исполнении была, оркестр под управлением молодого дирижера-ассистента Михаила Татарникова (стоически выдержавшего все десять спектаклей) старался избавляться от усредненно-академической подачи музыки Моцарта.

Санкт-Петербург