Питер FM

Можно сколько угодно убеждать себя и других, что сериал – это то же кино, только длинное. Однако фильм, распавшийся на куски, растянутый во времени, обрываемый рекламой, ты будешь смотреть на диване, кто – с сигаретой в зубах, кто – с тарелкой борща, кто – с подружкой на том конце провода («Я тебя слушаю, но одним глазом Достоевского смотрю, надо же быть в курсе»).

И не надо себя убаюкивать сладкими обещаниями режиссера, что он будет к автору бережен и уважителен. Это все равно что обещать лабораторной лягушке препарировать ее уважительно. Помните Горбатого в фильме «Место встречи изменить нельзя»: «Мы тебя не больно зарежем»? Если это успокоит лягушку – хвала эскулапам.

С Достоевским все сложнее. Не изобрели пока наркоза для писателей, подвергнувшихся экранизации. Поэтому любое вмешательство в их мир сродни хирургическому, только без обезболивания. С одной разницей: необходимость хирургического вмешательства в человеческий организм диктуется жизненной необходимостью, вмешательство же в организм литературного произведения диктуется а) деньгами, б) амбициями.

В одном из многочисленных интервью режиссер-постановщик сериала Дмитрий Светозаров на вопрос, почему он выбрал для экранизации именно «Преступление и наказание», ответил, что, по его мнению, это самый совершенный роман не только Достоевского, но, возможно, и всей мировой литературы. Словом, на мелочи не размениваемся. Дальше режиссер пообещал представить нам аутентичного Достоевского. Правда, как выяснилось по ходу беседы, Светозарова многое в романе не устраивает. Есть, например, необоснованные длинноты. Слишком много внутренних диалогов. По мнению режиссера, в Достоевском была «бездна графоманской беллетристики». И продолжает: «Будь моя воля, я обязательно переодевал бы ее (классику. – «НГ») в современные одежды. Беря у классиков не только сюжеты, но и психологическую обоснованность поступков героев, их философию. Чрезмерная верность букве произведения, соблюдение всех правил быта, привычек, даже самой речи приводит к закрепощению художника». Как писал Чехов, «если тебе изменила жена, радуйся, что она изменила тебе, а не Отечеству». Проговорился Светозаров. Никакой аутентичности нет и – более того – быть не может. Уважительного препарирования не бывает.

Пустой спор, хорош ли, скажем, в этом фильме Раскольников (Владимир Кошевой). Дело вкуса, вопрос кругозора и, конечно, соотношение с собственным видением героя. По мне так этот Раскольников излишне брутален, эмоционально неповоротлив, в нем нет той интеллектуальной нервозности, что была у Раскольникова в романе и что блистательно передал почти 40 лет назад Георгий Тараторкин. Раскольников Первого канала иконописен и мрачен, но весьма статичен, отчего не вызывает ни сочувствия, ни интереса, ни даже отвращения. Еще меньше повезло Андрею Панину – он, к сожалению, просто обречен на сравнение с Иннокентием Смоктуновским в роли Порфирия Петровича. Но если даже представить себе, что Смоктуновского мы выдумали, то остается сравнение Панина с Паниным. Ничья. Сериальный Порфирий Петрович подозрительно похож на всех остальных панинских героев – будь то Савинков из «Всадника по имени Смерть», Борджиа из «Ядов, или Всемирной истории отравлений», гэбист-подонок из «Водителя для Веры» или пьяница Гаркуша из «Свадьбы». Дерганый запинающийся многословный человек, что-то скрывающий под каскадом слов и эмоций. У Панина это получается хорошо, но слишком часто.

Идеально сыграть знакомый с детства литературный персонаж не сможет никто – хотя бы потому, что он у каждого свой. Передать дух произведения, в данном случае – «Преступления и наказания», как обещал Светозаров, невозможно уже по той причине, что в фильм не может вместиться язык Достоевского – только диалоги и монологи. Драматургия и проза – разные виды литературы. А кино, искусство визуальное, и вовсе стоит особняком от искусства слова.

В «Преступлении и наказании» Достоевского есть один герой, который в сферу интересов авторов сериала вообще не попал. Это Петербург Достоевского – свинцовый, без неба, в душных трущобах. Интересно, стал бы Раскольников тем самым Раскольниковым, живи он в Москве? Конечно, нет. А в фильме – лишь крохотные куски дворов-колодцев, ухваченные камерой маленькие пятачки, сохранившие вид и дух затхлых петербургских трущоб, на которых толкутся персонажи. Пятачки украшены вывесками а-ля XIX век, а снующие прохожие, одетые безупречно по моде и обличью тех времен, лишь подчеркивают неловкое ощущение маскарада. Не Петербург Федора Михайловича, а Питер FM какой-то.

То и дело задаюсь вопросом: почему меня должно интересовать, как режиссер Дмитрий Светозаров или любой другой решившийся на экранизацию видит и понимает литературу? Почему это должно интересовать миллионы других зрителей, усевшихся перед телевизором? Потому что он нашел деньги? Потому что классика нынче в моде? Почему можно и нужно по собственному усмотрению и разумению выхватывать из произведения «киногеничные» куски, отбрасывая за ненадобностью «некиногеничные», впрягая в одну телегу два абсолютно разных и даже полярных вида искусства? «Мысль изреченная есть ложь», – уверял Тютчев. Он не жил в эпоху экранизаций, он не знал, что такое изреченная мысль, ожившая перед глазами.

Те, кто снимает и выпускает в свет бесчисленные экранизации, объясняют благородство своей миссии еще и тем, что их фильм для очень и очень многих – в первую очередь для молодых – станет первым и последним знакомством с данным произведением искусства. То есть мы с Федором Михайловичем рассказали молодежи о метаниях грешной души. А мы с помощью Льва Николаевича поведали историю семьи Ростовых на фоне кровавых событий 1812 года. А вы кого в соавторы взяли?

Ребята, вас дурят. Сериальное «Преступление и наказание» имеет к Достоевскому такое же отношение, как Джоконда на конфетном фантике – к полотну в Лувре. Вам объясняют, что пусть хоть так вы познакомитесь с великими писателями, чем не познакомитесь вовсе, – не верьте. Есть вещи, которых лучше не знать вовсе, чем составлять о них мнение по чужим рассказам. Не читали Достоевского – и не надо. Значит, он вам не нужен. В конце концов миллионы людей на свете даже не знают, кто это такой. Вам навязывают якобы новые знания – на самом деле это лукавая псевдообразованность, которая хуже невежества откровенного. Иллюзия знания у невежественного человека опасна, она ведет к агрессивной уверенности в праве разбираться и судить. Считанные единицы и правда после сериала прочитают «Преступление и наказание», но подавляющее большинство отныне будет жить с уверенностью, что знает Достоевского. Медвежья услуга. Обворовывание под видом просвещения. А аргумент «пусть лучше телевизор смотрят, чем водку по подъездам пьют», вообще не выдерживает критики: кто хочет водку пить, того экранизацией Достоевского не прельстишь, он пойдет и будет пить водку. Так что пока никакой пользы от странного симбиоза кино и литературы не видать. Кроме, разумеется, пользы для телеканалов. Зато повод для гордости: мы, мол, открываем для зрителей родную литературу. Да не открываете, а отвращаете от литературы навсегда. Печальные перепевы со знаменитым и, к сожалению, абсолютно верным утверждением Ленина насчет важнейшего из искусств. Лучше кино не оболванивает ни одно искусство. Литература может заставлять думать. Это плохо. Надо искать ей замену, но так, чтобы никто не заметил подмены.

Так что же, спросят меня, вовсе ничего не экранизировать? Хотелось бы ответить: «Да лучше вовсе ничего не экранизировать», но понимаю, что невозможно. Пока экранизации будут приносить деньги, литературные произведения будут подвергаться атакам со стороны кинематографистов. Надо попробовать расслабиться и получить удовольствие. Лучше всего закрыть глаза и слушать замечательный текст (вот где пригодится буквальное следование тексту). Целый час. Другого рецепта не знаю. Неизбежное зло надо научиться принимать достойно и правильно.