Григорий Заславский
Фунт (Юрий Амиго) в «Рогах и копытах».
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
«Золотой теленок» – из тех произведений, которые и сегодня входят в круг читаемых и любимых. Потому каждая кино- и театральная версия обречены на внимание и, как можно предположить в таких случаях, на неуспех. Тем не менее публика приняла и Остапа Бендера Арчила Гомиашвили, и Бендера – Андрея Миронова и Бендера – Сергея Юрского. Увы, спектакль театра «Эрмитаж» ближе недавней телеэкранизации, признанной почти единогласно неудачей.
Спектакль, премьеру которого сыграли в минувший уик-энд в театре «Эрмитаж», называется «Золотой теленок, или Возвращение в Одессу». Пьесу написал одессит Валерий Семеновский, поставил худрук «Эрмитажа» Михаил Левитин, тоже одессит. И тема пьесы, как ее можно вычленить из сумбурно сложенного спектакля, – лирическая, сентиментальная: Черноморск, о чем говорится в самом начале, – это ведь Одесса, в которую, как и к былым возлюбленным, возвращаться не следует, поскольку вернуться туда невозможно. И правда – правда никому не нужна. В финале вдруг Бендер открывает истину – рассказывает, что он родился в бедной еврейской семье, его учили на медные деньги... Нет-нет, решительно обрывают поток его искренней речи, – это неправда, все знают, что вы – сын турецкоподданного...
Но в спектакле это все теряется, и вычленить утопленную куда-то глубоко-глубоко идею сможет лишь тот, кто захочет пофантазировать на эту тему. Всякий, кто любит Бендера и романы Ильфа и Петрова, скажет, что обаяние героя – в головокружительной легкости мысли. Он, если угодно, Хлестаков с содержанием, не пустобрех, – наоборот, его великие комбинации и рацпредложения, складывающиеся на наших глазах, прекрасны своей готовностью к внедрению. В спектакле почему-то почти все идеи вынесены «за скобки», герою (его играет Арсений Ковальский) остается лишь улыбаться. На этом роль не вытянешь.
В итоге спектакль выходит без центрального героя. В какой-то момент начинаешь думать, что главный у Левитина вовсе не Бендер, а летчик Севрюгов, тот самый, который пропадает среди айсбергов (а также – Вайсбергов и Айзенбергов), но – нет, в какой-то момент и он исчезает с горизонта... Без обаяния острого ума, игры ума, доходящей до интеллектуального безрассудства, без фантазии, которую не ограничивает ни Уголовный кодекс, вообще не ограничивает никто и ничто, кроме, пожалуй, уважения к человеческой жизни, – без этого всего нет Бендера. Без Бендера «Золотого теленка» нет. А еще в спектакле нет Паниковского. То есть он есть и играет его хороший актер Борис Романов, но... гуся прогуливают по фойе до начала спектакля, а все, что остается на долю Паниковского на сцене, сочувствия к нему не вызывает. А какой Паниковский без сочувствия?! Чередой каких-то карикатур, впрочем, тоже скомканных и невыразительных, выведена «Воронья слободка». Кто такой Птибурбуков, кто – Васисуалий Лоханкин? Почему в «Геркулесе» все такие толстые? Что хотел сказать режиссер – пусть не вообще, а только этим – в частности? И почему необъятная толщина меняет в персонажах только голос?..
Что же остается?
Паузы между сценами. В первый раз кажется, будто бы случилась накладка, актер потерялся, взбираясь на многоэтажную конструкцию (художники – Гарри Гуммель и Татьяна Кондрычина). Но – нет, не накладка, паузы, вероятно, носят художественный смысл. Какой? Отчего такие растянутые ритмы (два антракта, спектакль длится четыре с лишним часа...), рождающие ощущение, что в этом театре людям просто нечего делать, поэтому они никуда не спешат. А мы? Мы-то спешим, нам нужно что-то такое, что заставит нас поверить и в этого Бендера... И в Одессу...
Остается Зося в обаятельном исполнении Ольги Левитиной, пока – единственно удачной в этом нескончаемом спектакле. Она и трогательна, и смешна, и местами демонстративно напоминает одну из главных лирических героинь советского театра и кино – Татьяну Доронину. Еще она с разбега прыгает в воды Черного моря, в данном случае – небольшую заводь, в которую упираются семь лодок. В лодках – как в ложах – сидят зрители. Брызги окатывают их с ног до головы. Остальная публика в эти редкие минуты оживает и радуется.
Значит, остается еще и вода. Да только лодки накрепко прибиты и уплыть невозможно.
