Марина Гайкович Режиссер Василий Бархатов в свои двадцать с небольшим добрался до «Отелло» Верди. Путь этот был недолог и лежал через оперетту «Москва-Черемушки» Шостаковича, оперу Леоша Яначека «Енуфа» и «Бенвенуто Челлини» Берлиоза. Заметим, что все четыре постановки осуществлены в Мариинском театре, а значит, под патронатом Валерия Гергиева.
Оперу Верди Бархатов инсценирует осторожно – без свойственного многим начинающим режиссерам юношеского экстремизма и желания перевернуть мир, и это, пожалуй, самое ценное качество нового спектакля Мариинки. Большая четырехактная опера Верди на самом деле одно из самых камерных его сочинений, где массовые сцены едва-едва «прикрывают» трагедию главных героев. Режиссер в соавторстве с художником Зиновием Марголиным создают единое пространство практически для всей оперы – приморская набережная на Кипре, ограниченная условными постройками и увенчанная громадным маяком в центре. Своего рода «реприза» этого маяка, в начале оперы ослепляющего своим лучом зрителей в зале, состоится в последнем действии, но об этом немного позже.
Итак, на этой площади, после того как уляжется буря и будут устранены ее последствия, Дездемона создает уютный уголок для себя и мужа, накрывая стол и доставая из сундука белую скатерть – большой вариант злосчастного платка, который косвенно и спровоцирует трагедию. На заднем плане – золотая спинка кровати, говорящая сама за себя. Здесь же, на площади, шкафом, письменным столом и вешалкой для пальто обозначен рабочий кабинет Отелло. На втором уровне – галереях по бокам – место для хора, хорошо обозреваемое снизу пространство и необходимое для того, чтобы увидеть, но не услышать, например, короткий разговор между Кассио и Дездемоной. Сверху, с этих галерей, наблюдают киприоты своего славного Отелло – раздавленного, бьющегося на полу в судорогах (при этом окруженного детишками с цветами), раздираемого муками любви, ревности и ненависти. На образе Отелло, одновременно мужественном и слабом, в блестящем воплощении Владимира Галузина держится весь спектакль. Остальные солисты – Ирина Маторина (Дездемона), Сергей Мурзаев (Яго), Сергей Семишкур (Кассио), Любовь Соколова (Эмилия) – достойно дополняют выразительный галузинский тенор и недюжинное актерское мастерство певца. Чуть менее удачен в этой постановке был хор, особенно в первой сцене не влившийся органично в состояние бури, так точно прошедшей в оркестре (по темпераменту – точно «гергиевская» сцена).
Если в первые три действия личное существовало вне отрыва от внешнего мира, то последнее разыгрывается уже почти в аду – черная стена на всю сцену, все те же сундук и кровать и монашки в черном, которым Дездемона, предчувствующая гибель, буквально всовывает в руки свои земные наряды. Вдруг одна половина сцены открывается, и зрители видят верхнюю площадку маяка, где и происходит финальная сцена оперы: Эмилия и все остальные свидетели этой трагедии находятся уровнем выше, чем Отелло и умирающая Дездемона, и не могут удержать мавра, в отчаянии бросившегося в море вместе с задушенной супругой.
Санкт-Петербург–Москва
