Государство – это он

Об Игоре Моисееве говорить трудно. Об уникальности – старо. О гениальности – банально. Собственно, достаточно двух слов – Игорь Моисеев. Произнесите их в любом уголке мира, и вас поймут. И улыбнутся. И вскинут вверх большой палец: карашо!

Его ансамбль – мировая слава России. Та, что не зависит от политического курса и курса доллара. Та, что пребудет. Хотя бы в легендах. «Я не уверен, - признался как-то Игорь Александрович, - что ансамбль после меня продержится. История такого коллектива, как наш, измеряется жизнью того человека, который его создал, нашел новое направление. По наследству это не передается. Раньше народным танцем занималась только самодеятельность, а мы из него сделали искусство в полном смысле академическое». Вот уж кто по праву мог сказать: «государство – это я».

Свое государство он выстроил сам, создав единственную в своем роде всесветную энциклопедию танца. За 70 лет поставил около 300 номеров, но войди все они в один концерт, зритель и тогда, кажется, не насмотрелся бы.

Игорь Моисеев родился в Киеве в 1906 году. Сын киевского адвоката и парижской модистки – полуфранцуженки-полурумынки, детство он провел среди книг. Отрочество - у балетного станка. В восемнадцать солист Большого театра. В двадцать четыре хореограф. Его балеты тридцатых («Футболист», «Три толстяка» и другие) были очень московскими – изобретательными, динамичными. С помпезностью имперского стиля никак не вязались. А когда на высоком правительственном уровне было решено превратить Большой театр в образцово-показательный и на «укрепление» московской труппы бросили целый взвод ленинградских звезд во главе с отцом драмбалета Ростиславом Захаровым, молодому хореографу и вовсе не осталось места в родном театре. «Его Величество Случай, который в моей жизни часто играл решающую роль, как-то помог выйти из трудной ситуации». От лица «Его Величества» выступил председатель Комитета по делам искусств Керженцев. Именно он предложил обратиться к Молотову с предложением о создании ансамбля народного танца. Резолюция гласила: «Предложение хорошее. Поручить автору его реализовать».

О себе Игорь Александрович говорил: «Я человек искусства. Если бы не был балетмейстером, мог бы стать художником. Попади я в драматический театр, был бы театральным режиссером. Попади в кино – кинорежиссером. Но получилось так, как получилось. Думаю, это просто судьба».

Счастливая судьба. Счастливая и нелегкая.

Когда в феврале 1937 года Моисеев впервые собрал на репетицию молодых ребят и девчонок, у них не было ничего. Номера сочинялись на лестничной клетке, а то и на вагонной платформе, в дороге. Точно цыгане, скитались по клубам. Отовсюду гнали. Еще бы! От слаженного топота сапог и каблучков напрочь летел паркет, а однажды на кухне на нижнем этаже не выдержала штукатурка и с потолка шлепнулась прямо в кастрюлю с общественным борщом. После долгих мытарств получили помещение в Зале имени П.И. Чайковского. Только обжить не успели – помешала война. Полтора года колесили по стране. Чтобы прокормиться, давали по три концерта в день. Кочевали и позже. Теперь уже по всем миру. Моисеев сделал для родины больше, чем целый штат дипломатов. Ансамбль, как ударный полк, выдвигали вперед, если пушки и слова были бессильны. Когда-то, как сына дворянина, Игоря Моисеева объявили лишенцем. Ему не отказывали лишь в одном праве – достойно представлять страну.

В феврале 1945-го моисеевцев послали в Финляндию с визитом примирения. «Теперь мы понимаем, почему вы победили», - такими словами провожали русских артистов вчерашние враги. Моисеевцы смогли растопить лед и в послевоенной Польше, где в еду, случалось, подмешивали битое стекло, а в питье – синильную кислоту. Они хоронили друга и собирали тысячи злотых на восстановление разрушенной Варшавы. В Аргентине кто-то пустил в зал слезоточивый газ. Оркестранты играли зажмурившись. «Что же это за ансамбль, который даже бомба не берет!», - писали на утро газеты. «Эти русские танцуют, как дьяволы», - восхищались в Голландии. После гастролей в Японии токийские кабаре еще долго делали сборы на танцах а-ля Моисеев. А законодатель мод Париж снимал фасон с моисеевцев: после украинских плясок все стали носить красные сапожки, после «Партизан» - женские барашковые шапочки.

Добиваясь от артистов виртуозности и блеска, он вкладывал в свое искусство столько любви и подлинного чувства, что рядом с ним блекли велеречивые лозунги, и занятия политграмотой теряли смысл.

Маэстро сделал своим союзником весь мир.

В лихие девяностые Моисеев шутил: «Время у нас сложное, зато стабильное». Но продолжал уже без улыбки: «Выгоднее не давать концерты, чем давать. Единственное спасение – зарубежные гастроли. Каждая позволяет продержаться несколько месяцев». Они продержались. Он сохранил свое государство.

Когда-то Ираклий Андроников написал: «Время идет. Программы Моисеева захватывают все больший круг зрителей. Они исчисляются миллионами. И нет недовольных, потому что каждый танец являет совершенство, а вместе они образуют небывалое единство танца и его замечательного поэта».

Лучше не скажешь.