Очутился в сумрачном лесу

Марк (Константин Лавроненко) и Вера (Мария Бонневи) и не заметили. как стали чужими.
Кадр из фильма «Изгнание»

В российский прокат выходит вторая картина Андрея Звягинцева - «Изгнание», участвовавшая в конкурсе 60-го Каннского кинофестиваля.

Андрей Звягинцев попал в трудное положение. После немыслимого триумфа на 60-м Венецианском кинофестивале с фильмом «Возвращение» ему надо было либо затаиться и больше ничего не снимать, либо снять шедевр. «Изгнание» – экранизация повести Уильяма Сарояна «Что-то смешное». Место действия: неизвестно. Время действия: неизвестно. Имена героев – Марк, Вера, Роберт, Ева – интернациональные. Семья – Марк (Константин Лавроненко), Вера (Мария Бонневи) и двое малолетних детей выезжают пожить в своем загородном доме, чтобы там, на природе, попытаться успокоиться, наладить обрывающиеся связи, посмотреть на природу да и зажить дальше спокойно. Но все в первые же дни встает с ног на голову, события принимают неожиданный оборот, унося жизни сначала Веры, потом брата Марка Роберта (Александр Балуев).

Иностранная публика на показе «Изгнания» на Каннском фестивале была счастлива, русская – сдержанна. Как говорится, что русскому хорошо, то немцу смерть. И наоборот. Звягинцев пошел по пути, который и привел его в историю мирового кинематографа, прямому, но сомнительному с многих точек зрения. То, что поклонниками фильма выдвигается как несомненный плюс, его же критикам видится минусом.

Фильм – метафора от начала до конца. Даже церковь, которая все время видна в кадре, не имеет конфессиональной принадлежности. Просто церковь – вроде на армянскую похоже, а может, что-то греко-православное. Пейзаж умопомрачительной красоты, на фоне которого разворачивается действие, даже намеком не указывает на географическое расположение странного места, где обитают герои. Сразу становится понятно: нас ждут глобальные общечеловеческие проблемы, не имеющие ни национальности, ни места жительства.

Казалось бы, нормальное дело для художника – задавать вопросы. И если хоть кто-то задумается над ответами – можно считать, фильм удался. Но сам фильм слишком уж смахивает на шифровку Юстаса Алексу или на конандойловских «пляшущих человечков». Здесь зашифровано и засимволизировано все. Герой оказывается в сумрачном лесу и бродит по нему не просто так, но «земную жизнь пройдя до половины». Лес – символ запутанности жизни. Героиня не просто режет яблоко, она режет то ли символ раздора, то ли запретный плод. Муж не просто заставляет жену сделать аборт – он тем самым вытравляет все нравственное и духовное. Соседские дети собирают на полу огромный пазл – изображение сцены Благовещения. Все смешалось в голове у Андрея Звягинцева. Героиня хочет покончить с собой, потому что муж любит ее не так, как ей хотелось бы, и не так, как она его. Она – настоящая, она – любящая, она – жертва. Она – святая. То, что самоубийство, особенно беременной женщины, – тяжелейший грех, авторам в голову почему-то не приходит. И тогда при чем тут множество христианских аллюзий, если нарушение одной из важнейших христианских заповедей авторами спокойно трактуется так, как им удобнее для драматургии фильма?

Звягинцев отчаянно хватается за все мировые проблемы сразу, поспешно вываливая их на зрителей и затягивая диалог с ними на два с половиной часа. Словно боится, что больше не дадут, а так хочется сказать то, что успел узнать. Отчасти это синдром позднего прихода в профессию. Ему надо успеть состояться, а лет уже – за сорок. К тому же такие авансы, как два «Золотых льва» плюс каннский конкурс да приз за лучшую мужскую роль Константину Лавроненко в Каннах – кто, кроме Звягинцева, так начинал? «Господи, дай мне силы выдержать удары счастья»... Даже Тарковский со своим дебютом «Иваново детство» получил всего лишь одного «Золотого льва». Искренним желанием Звягинцева работать, что-то сказать, чего, по его убеждению, никто еще не сказал, и его наивной сумбурностью в голове очень хорошо воспользовались продюсеры. Они знают, что именно такое русское кино на Западе ценится. Там Звягинцева уже готовы объявить вторым Тарковским. Но до чего ясен и прозрачен язык Тарковского, как четко структурирована его мысль, видная через все сплетения метафор!

Духовный (или интеллектуальный – кому как больше нравится) гламур – особая статья. Он красив, но красотой не вульгарной, а сдержанной и негромкой. Он притягателен своей яркой духовностью, которая блестящими зернами щедро разбросана по поверхности, однако не способна пустить корни – для этого одного блеска мало. Сегодняшняя реальность рождает продукты духовного гламура в больших количествах. Владимир Спиваков и Никита Михалков, Рената Литвинова и Федор Бондарчук создают легкоусвояемые товары в симпатичной таре, продавая их как штучный товар высокой пробы. Поскольку товар и правда умелой выработки, да и продается грамотно и бойко, он запросто может сойти за сочинение высокодуховного порядка. Главное – умело набросить легкий флер мессианства. И полдела сделано.

У Андрея Звягинцева пока есть возможность откреститься от гламура – конъюнктура еще не сожрала его с потрохами, оставив некоторый простор для искренности. Ему бы разобраться, что сказать хочет, кому и зачем. Не снимать взахлеб. Не путать невнятность мысли с изящной недосказанностью. Словом, повзрослеть.