Роман Берченко Дмитрий Хворостовский давно достиг того статуса, когда одного его имени на афише достаточно для аншлага. Если же речь идет о сольном концерте, да еще в Кремле, да еще с названием «К России с любовью», можно не сомневаться: будут VIP-персоны с охраной, толпы фанатов, кидающихся к каждому обладателю заветного билета, снующие там и сям спекулянты, девочки, бойко приторговывающие открытками звезды с ее собственноручным (как же иначе!) автографом┘ Словом, все атрибуты ажиотажа, плавно перетекающего в массовую истерию.
Так и случилось. Сам певец к проявлениям восторженного обожания отнесся с уважением – терпеливо принимал бесчисленные букеты, стоя практически на коленях перед поклонниками (из-за изрядной высоты сцены). Пел он и в самом деле прекрасно, сполна продемонстрировав не только мощь голоса и техническую свободу, но и тембровое богатство и разнообразие. Статус мегазвезды был подтвержден.
Однако построение программы, ее внутренняя драматургия породили немало загадок, часть из которых к концу прояснилась, другая же так и осталась ребусом.
Первая загадка встречала счастливчиков уже при входе в зал – на заднике сцены красовался вид на Кремль в обрамлении российского триколора и пластиковых колонн. Зачем дублировать Кремль внутри него самого на концерте оперной звезды? – недоумевали некоторые.
Вторая загадка связана с выбором партнеров Хворостовского по выступлению. Хор Академии хорового искусства под управлением Виктора Попова и Государственный камерный оркестр России (дирижер Константин Орбелян), при всем к ним уважении, в оперной стихии чувствуют себя не совсем уверенно, не обладают той яркостью и выпуклостью, которые отличают театральные хоры и оркестры. Поэтому неудивительно, что в оперных фрагментах они уступали солисту в энергетике, следуя как бы на шаг сзади (увы, иногда и в буквальном смысле). Впрочем, эта загадка разрешилась быстро: из 22 номеров к оперному жанру относились лишь 5, исполненные перед антрактом (арии и хоры из «Царской невесты», «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы»). Однако и в открывавших концерт духовных сочинениях хор был небезупречен, да и Хворостовский то и дело отходил от стилистической чистоты, наполняя церковную музыку несвойственными ей эмоциональными перехлестами.
Третья загадка относится к сфере акустики. Почему привередливый Хворостовский, утверждающий, что в Москве нет достойных площадок (по его словам, Большой зал консерватории давно подлежит ремонту, а Дом музыки красив, но «антивокален»), согласился на заведомо микрофонный звук в помещении, напрочь лишенном акустической составляющей?
Эта загадка, как, впрочем, и первая, прояснилась после перерыва. Если первое отделение и часть второго (отданная популярным романсам) еще вписывались в чинные академические рамки, то прозвучавшая затем череда советских песен (замечательных самих по себе – «Не спеши» и «Благодарю тебя» Бабаджаняна, «Нежность» и «Как молоды мы были» Пахмутовой) вкупе с местом действия, хором на заднем плане и «государственным» живописным задником вызвали до боли знакомые ассоциации с правительственными концертами брежневских времен. Впечатление это усиливалось парафразами на народные песни (банальными и к тому же весьма невнятными), которые исполнялись во время отдыха солиста, а кульминации своей достигло в песне Туликова «Родина» (белоснежные до того колонны в этот момент внезапно порозовели, а зал встал в едином порыве).
Неужели мировая звезда с миллионными гонорарами испытывает ностальгию по советскому прошлому? Вряд ли. Скорее всего, таков замысел организаторов тура, с которым певец проехал по России. Сам же Хворостовский ностальгирует не по ушедшей эпохе, а по родине – но не пафосной, с кремлевского задника, а подлинной, малой. Это ясно читалось в «Подмосковсных вечерах», спетых им с каким-то особым трепетом. Жаль только, что хор и оркестр этот трепет не подхватили – ведь, в отличие от солиста, живут-то они здесь.
