Григорий Заславский Сегодня открывается фестиваль «Новая драма», он будет проходить в Москве и в Ясной Поляне. Впервые фестиваль проводит конкурс на лучшую пьесу, победитель которого получит в подарок премьеру в провинции. Накануне открытия - разговор с идеологом «Новой драмы», худруком театра «Практика» Эдуардом Бояковым.
– Конкурс на лучшую пьесу хорош, когда пьесу потом начнут вырывать из рук. А если нет? Кому это надо? Своим?
– Результаты уже сейчас очевидные, это верный ход был. Балабанов купил права на пьесу Погодиной и уже сочинил сценарий. Лондонский «Роял Корт» заказал перевод «Медленного меча» Клавдиева, мы купили пьесу «Парикмахерша» и будем ее в этом сезоне ставить с очень серьезной актрисой. Компания Сергея Учителя интересуется пьесами из нашего конкурса. Это реальные результаты. Причем речь идет о пьесах, которые не мы открыли. Погодина получала Гран-при на «Евразии», текст Клавдиева тоже уже знали, читали, но для того чтобы «Роял Корт» заказал перевод, оказывается, был нужен наш конкурс, с нашим именем, с нашим жюри, в котором Дапкунайте, Балабанов, Макс Фрай, Быков и т.д.
– Обидно, что несколько сильных текстов, с которыми были проблемы на конкурсе «Действующие лица», – «Мы, вы, они» Северского и его соавтора, «Гитлер и Гитлер» Костенко оказались не востребованы. Я до сих пор нахожусь в идеалистическом представлении, что если бы пьеса «Мы, вы, они...», рассказывающая о национальных волнениях в небольшом городе, вовремя была поставлена и имела какой-то резонанс, то, может быть, и событий в Кондопоге не было бы. Эти события были бы уже осмыслены. Или «Гитлер и Гитлер» – интереснейший текст о возникновении диктатора из желаний и признаний людей. Мысль неоригинальная, но она очень внятно выражена, ведь сегодня люди готовы признать человека, которого Путин назовет, и голосовать не глядя.
– Я с тобой согласен про Северского и Костенко, но важно, кто бы поставил. Если бы театр «Практика» поставил, то это бы не повлияло, если бы поставил МХТ или «Современник» и пришли первые люди, то, может быть, что-то и изменилось бы. Я давно говорил Табакову очевидную вещь, но он не решился. В его распоряжении три абсолютно разные сцены – одну из сцен нужно полностью отдать новой драматургии, естественно, не большую. Либо малую, либо новую, но полностью. Сделать отдельный проект, отдельный логотип, отдельный бюджет, который будет не сравним с теми деньгами, которые на большой сцене, но отдельный. Назначить исполнительного продюсера. И вот тогда Олег Павлович, который единственный в своем поколении и статусе читает пьесы, за что мы его горячо любим, получит другую энергию и, кстати, другие пьесы. А если до «Практики» или Дока что-то не донесут, мы не расстроимся, дело выиграет. Табаков выступил бы как мегапродюсер, труппа откликнулась бы, может, и школа бы возникла┘ и климат другой возник бы┘
Новая драма очень серьезно связана с общими процессами в актуальной российской культуре. В оппозиции Большой театр или Театр.doc государство сегодня выбирает, конечно, Большой театр.
– Мне кажется, здесь нет оппозиции.
– Это диалектика, это не конфликт. Одно должно существовать ради другого. Это парадокс, но это так – какой сегодня будет Клавдиев, такой завтра будет Большой театр. Просто государство не понимает, как много зависит от этих практически никому не известных сегодня авторов. Вырыпаев не получил ни одной копейки как драматург и как режиссер театральный. Никогда. И мы, делая «Июль», по-моему, выдающийся спектакль, в очередной раз споткнулись в отношениях с государством. Те, кто читал текст «Июля», были шокированы с первой минуты, все чувствовали, что происходит что-то очень важное. Этот день один из главных в моей творческой жизни, когда я прочитал «Июль». Всем в театре было понятно, а для экспертов проекта «Открытая сцена», который организован правительством Москвы, не было понятно, и не дали денег на этот спектакль. Еще мы просили на Клавдиева. Не дали. Сейчас он получил «лучшего сценариста» на «Кинотавре». Значит, что-то неправильное в самой системе. Сегодня госкультуре нужнее проекты, показывающие нашу продвинутость, демократизм, а с процессом никто не работает. Действительно, легче организовать приезд Фостера или Стоппарда, Биль Виолы или Остермайера, чем поддерживать те институции и те проекты, которые новых остермайеров и стоппардов дадут. Я не обвиняю конкретных людей, я понимаю, что, если бы вместо Швыдкого был кто-то другой, было бы наверняка в тысячу раз хуже. Но как-то не готов я радоваться этому. По идее взять на себя инициативу должны критики, эксперты. Вот и приходим к замкнутому кругу. Нет у нас, почти нет, экспертов, которые могут оценить тот или иной спектакль, фильм, поступок грамотно и честно. Будь то фильм Звягинцева «Возвращение» – посмотри как кисло писали до «Золотого льва» в Венеции, будь то скандал с васильевской студией на Поварской.
– Насколько твое общение с «Новой драмой» привело тебя к состоянию, когда ты можешь сказать Юрию Клавдиеву или Вырыпаеву: неплохо бы написать такую пьесу, вывести такого-то героя?
– Я постоянно говорю это. Мы постоянно с драматургами и режиссерами в диалоге. Они заходят, пьем чай. Другое дело, что каждый реагирует по-разному. С Клавдиевым мы вообще сейчас вместе над киносценарием работаем. Если говорить о том, какой герой нужен в 2007-м, то ответ у меня есть. После читки «Легких людей» Михаила Дурненкова кто-то сказал, что заканчивается эра, когда социальные язвы, патологии, аномалии были предметом новой драмы. Сейчас норма становится необычнее и актуальнее, чем аномалия. Чем ближе к обычному человеку, тем интереснее. Фильм «Простые вещи» – авангардный и продвинутый по отношению к «Грузу-200». Современный театр пришел к человеку, к норме. Говоря о герое, мы, не забывая о столь любимых «Новой драмой» наркоманах, бомжах, молдаванах, геях, военных, заключенных, маньяках, сегодня приходим к тому, что этот клерк, парень, который работает в дизайнерской конторе, эта беременная продавщица компьютеров, этот врач оказываются самыми интересными героями. В этом отношении пьеса Миши Дурненкова очень знаменательна, она уже повествует не о социальных язвах, а об обычных людях, в которых эти социальные язвы застряли так глубоко, что уже и не надо про наркоманию говорить. Мы уже все превратились в этих наркоманов, и с каждым годом все меньше шансов выздороветь, если не ковырять глубоко и честно.
