Марина Гайкович Одной из пяти премьер Зальцбургского фестиваля стала русская опера. «Евгения Онегина» инсценировала немецкий режиссер Андреа Брет, декорировал австрийский художник Мартин Цеетгрубер, Венским филармоническим оркестром дирижировал Даниэль Баренбойм.
Московского критика, пережившего в прошедшем сезоне уже двух совершенно разных «Онегиных», казалось бы, ничем удивить уже нельзя. Собственно, постановка Брет и не удивляет, но кое-какие неожиданные элементы в трактовке присутствуют. Так, действие происходит в семидесятых годах двадцатого века и происходящее между собой вяжется с трудом, то и дело проявляются мелкие недоразумения. Первая картина проистекает на фоне пшеничных колосьев, и Ларина бреет крестьянам лбы – в комбинации и наброшенном поверх халате; так же она встречает и гостей, беспокоясь лишь о том, что прическа не в порядке. Вторая – в стеклянной комнате, изображающей, очевидно, рабочий кабинет Татьяны, впрочем, без стула и стола. Третья – в лесу, где от деревьев остались только стволы и пара голых веток, а девушки-красавицы, по идее, собирающие землянику, строчат на швейных машинках. На именинах Татьяны гуляет партийная элита, которой, заметим, в таком количестве и качестве в деревне отродясь не бывало, – мужья пристают к чужим женщинам, а жены в это время лениво и неумело разучивают движения запрещенных танцев. Вот кто в совершенстве владеет искусством буржуазного танца – так это официант из последней картины, пританцовывающий рок-н-ролл во время полонеза.
Основная «фишка» постановщиков – эксперимент с образом Татьяны, весьма далеким от привычного штампа мечтательной и весьма чувствительной особы с томным взглядом. Здешняя Татьяна держит руки в карманах брюк и, в то время как няня лепечет что-то про потупившую взгляд скромную голубку, вальяжно засовывает в рот Онегину свою сигарету. А еще Таня не просто так слоняется по поместью, она, похоже, писательница. Поэтому и письмо, словно новый роман, начинает строчить (точнее, стучать на письменной машинке) не в постели, а прямо на рабочем месте. А потом традиционно просит няню отправить внука к Нему. Внук, между тем, присутствует на сцене и что-то медленно закапывает┘ Хоронит все надежды Татьяны на счастье? Это, очевидно, нелепый намек на печальный финал. Ленский в постановке Брет – ревнивец и псих, которого не способна была сдержать ни искренне разволновавшаяся Ольга, ни Онегин. Последний – хам и эгоист – хотя и не удосужился даже ответить на протянутую руку мамаши Лариной, протягивает руку Ленскому и даже больше – пытается, обняв поэта, вернуть его в чувство перед дуэлью, но, застрелив соперника, не бросается на тело и не унижается заламыванием рук, а твердо разворачивается и уходит.
Музыкальная часть, от которой всегда ожидают чего-нибудь сверхъестественного, была довольно ровной, уровень солистов – выше среднего. Выдающимися вокальными данными никто не обладает, но поют складно, без фальши, не киксуют, не расходятся в ансамблях, то есть выдают качественный продукт. Любимица Баренбойма Анна Самуил не отличается ни сверхъестественным тембром, ни техникой, к тому же и актерское мастерство ее нуждается в совершенстве, хотя сцена с сигаретой была убедительна. Петер Маттей (Онегин) хорош в верхнем регистре – высокие ноты красивые и чистые, у Йозефa Кайзерa (Ленский) чувствуется очень хорошая школа. Партию няни в репертуаре Эммы Саркисян в последнем сезоне можно считать коронной (ее мы слышали год назад в Большом), Рене Морлок (Ларина) превосходно справляется с ролью сильной, но уставшей женщины и поет соответственно. Екатерина Губанова (Ольга) не успела раскрыться, хотя как раз ее меццо-сопрано, в отличие от «сестрицы», отличает минимум вибрато.
Венский филармонический оркестр под управлением маэстро Баренбойма также не самый сильный участник этой постановки, впрочем, таковых здесь и нет. В моменты разгула эмоций дирижер, страстно переживающий музыку Чайковского, увлекает оркестрантов, и процесс, как говорится, идет. Все остальное – неинтересно и даже скучно, но внешний лоск налицо. В общем, все без сучка, но и без задоринки, если задоринку понимать как нечто, способное увлечь и зацепить. Итак, лоск налицо, неряшливые и невоспитанные русские тоже (без этого русская опера на Западе, похоже, невозможна, спасибо, что без медведей), но содержание и художественная глубина сомнительны. Этого ли ждут от главного оперного фестиваля Европы?
Зальцбург
