Случай Антониони

Что за тяжелое, поистине убийственное лето выдалось! С каких пор главным газетным жанром стал некролог?

Микеланджело Антониони на сутки пережил Ингмара Бергмана. Искать в этом мистику или какой бы то ни было знак судьбы – глупее не придумаешь. Одному было 89, другой двух месяцев не дожил до 95. У меня в ежедневнике на странице «29 сентября 2007» записано: «Не забыть! Антониони 95!» Все бы нам опережать судьбу, все бы нам кумиров творить, держась за них, словно за мамину ручку, все бы искать отдушину. И не верить, что они уйдут, а мы останемся с «Девочки снова сверху».

Но они уходят. Ушли. Теперь, кажется, все. Бергман, поборовший болезненный страх смерти и сделавший смерть об руку с одиночеством главными, сквозными героями своего творчества. На следующий день – Антониони, 22 года проведший без движения, лишенный способности говорить, видевший смерть так близко, что, кажется, подружился с ней. Оказалось, что писать про них нелегко – они умудрились не оставить скандальных страниц в своей биографии, их делом, славой, экзистенцией и образом жизни было только кино. Они жили как жили – женились, разводились, Бергман плодил детей, путаясь в счете, Антониони не оставил наследников и был женат всего два раза. Для своих 95-ти лет человек с великим именем Микеланджело не так уж много и снял – всего-то порядка тридцати картин. Бергман – тот побольше, за шестьдесят. При этом Бергман сильно не любил Антониони, а его музу Монику Витти называл дутой фигурой и скверной актрисой. Говорил, что у Антониони два шедевра – «Ночь» и «Фотоувеличение», а все остальное – скучно. Антониони, в свою очередь, недолюбливал Бергмана, считая его занудным моралистом. Джентльмены старого европейского разлива, они не позволяли себе пускать стрел в адрес друг друга, а уж тем более стрел, направленных в какую иную область, кроме творчества. То поколение, выросшее без слова «пиар» на устах, обеспечило себе бессмертие не только кинематографом...

Антониони младше кинематографа всего-то на 17 лет. Родивший и выросший в среднестатистической небогатой семье в Ферраре, Микеланджело пошел по нескользкой стезе – занялся экономикой. Потом как-то само собой и тоже случайно оказался на съемочной площадке у Марселя Карне, помогал тому снимать. А было ему, кстати, уже за 30. Познакомился с итальянскими режиссерами, молодыми, но уже профессионалами – Феллини, Де Сантисом. Придумал сюжет для феллиниевского «Белого шейха». Махнул рукой на экономику и нырнул в кинематограф. Он еще в Болонском университете увлекся кино, но поначалу считал, что дальше рецензий не пойдет. Писал лихо, высмеивал комедии и развившийся клерикализм в итальянском кино. Неизвестно, получил бы мир режиссера Антониони, не обрушься на мир фашизм. Причудливым, парадоксальным путем он вытолкнул Микеланджело в мир кино по-настоящему. Антониони работал в официальном фашистском журнале «Синема», которым руководил Витторио Муссолини, сын диктатора. Молодому критику повезло – он застал еще те времена, когда можно было уйти из журнала из-за идеологических расхождений с руководством. Он ушел и ничего приличного не нашел. Тогда и попробовал между делом снять кино. В 1943-м появилась его первая лента – короткометражка «Люди из долины По», о жизни рыбаков.

Тут-то Антониони на собственной шкуре почувствовал, что такое критика. Ему понадобилось больше двадцати лет, чтобы сначала на него вообще обратили внимание, а потом перестали освистывать. Антониониевское кино упорно не принимала ни критика, ни публика. Его погруженность во внутренний мир героев, хитросплетения сюжета на уровне чуть ли не нервных окончаний – в исполнении Антониони это оказалось никому не нужно. «Приключение» был скандально освистан на Каннском фестивале. У Антониони было фатальное, катастрофическое несовпадение со вкусами публики, причем разной. Его одинаково не принимал обыватель и интеллектуал, критик и прокатчик. Это ж какой волей и уверенностью в собственных силах надо обладать, чтобы один за другим упорно снимать фильмы в манере, решительно отторгаемой всем миром? Антониони всю жизнь держался прямо – и тогда, когда плевались от его фильмов, а он знал, что звездный час придет, и потом, в 90-е, когда обездвиженный и молчащий, сумел-таки с помощью Вима Вендерса снять фильм по собственной книге – «За облаками».

L'Avventura ("Приключение"), 1960

Впрочем, освистать-то его освистали, но Гран-при Каннского фестиваля за «Приключение» дали. Плотина прорвалась. Освистанный и награжденный фильм вдруг получил колоссальный успех, а Антониони в одночасье стал классиком. Можно не быть его поклонником, не любить его холодноватую повествовательность и странную манеру отстраненно наблюдать за своими героями, словно дотошный ученый в микроскоп. Можно оставаться душевно холодным перед его искусственными конструкциями, но не признать грандиозность и совершенность этих конструкций нельзя. Надо попробовать встать рядом с ним и вместе разглядывать – что там под микроскопом. И откроется удивительный мир – гармоничный и чувственный. Человек с именем «Микеланджело» другого создать не может.

В фильме «Забриски пойнт», который считается далеко не самым удачным его фильмом, есть вызывающая и потрясающая сцена. Когда герои падают на землю и предаются любви, неподалеку вдруг оказывается еще одна обнаженная пара. Через секунду – еще одна. Еще. И еще. И вот уже весь мир вокруг занимается любовью на фоне унылого пыльного пейзажа. В этой сцене – весь Антониони. Придуманная, вроде искусственная сцена, не сказать, что эстетически завораживающая, – у персонажей пыль в волосах, на потных телах, и даже кажется, что она скрипит на зубах. И ты словно вдруг оказываешься среди этих пар, и тебе там хорошо – не сексуально, нет, а просто понимаешь, что мир наполнен, напоен любовью. Ее надо постараться увидеть, как увидели герои, как увидел Антониони.

Zabriskie Point ("Забриски пойнт"), 1970

Художник не обязан любить мир. И мир не обязан любить художника. Они могут относиться друг к другу прохладно, как в случае с Антониони, для которого его фильмы были родными детьми, а зрители – приемными. Но они заглянули вглубь друг друга и, похоже, друг друга не сразу, но раскусили. Может, именно об этом и думал человек с великим именем Микеланджело, когда, появившись на публике в последний раз, на Венецианском кинофестивале в 2003 году, сидел на сцене и долго плакал.