Алексей Мокроусов Десять тысяч квадратных метров ЦДХ – таковы размеры персональной выставки Олега Кулика.
Такого в истории ЦДХ еще не было. Огромный комплекс галерей и выставочных площадок в течение месяца впервые будет отдан лишь одному автору – Олегу Кулику. Выставка самого известного российского художника заняла почти все пространство огромного здания: 10 тыс. квадратных метров. Сам Кулик считает, что это лишь половина тех площадей, что были бы нужны для выставки, итожащей работу 20 лет. Масштабный проект осуществлен в рамках долгосрочной совместной программы Московского музея современного искусства и Галереи XL «Москва актуальная» и включает в себя работы из Третьяковки, Русского музея, других собраний, в том числе частных.
В результате в огромных залах, укутанных в темно-серый полиэтилен и выглядящих, словно космические пространства, показаны скульптуры и фотографии, объекты и видеофильмы на огромных экранах. Как признается сам Кулик, во многих случаях – практически в половине – он вынужден был смягчать те или иные акценты в своих художественных высказываниях или вовсе не показывать какие-то работы, идя на уступки организаторам выставки (которыми в принципе очень доволен). И хотя это «смягчение» происходило из лучших чувств, с целью не только охранить коллективную нравственность, но и обезопасить самого автора, речь может идти о полноценной цензуре, направленной на микшированное восприятие куликовского творчества, к которому общество все еще не готово отнестись достаточно лояльно. Постоянное нарушение всех и всяческих табу, от телесных до религиозных, вызывало протесты и в 90-е годы, способно вызвать и сегодня. Некоторые проекты Кулика – ту же фигуру Льва Толстого в курятнике под насестом – хоть сегодня присоединяй к материалам по делу выставки «Запретное искусство» в музее имени Сахарова. Правда, сам художник утверждает, что меньше всего проблем с показами у него возникало как раз в России.
Хотя Олег Кулик – один из самых известных на Западе художников, участвовавший в трех Венецианских биеннале (многие из тех работ показывают сейчас на Крымском), представленный во многих музеях мира, в самой России отношение к нему во многом еще сложное. Провокативные перформансы середины 90-х, когда художник превращался в лающе-кусающуюся собаку, в такой степени шокировали публику, воспитанную на Репине и Пименове, что та так и не смогла простить автору резкой смены парадигмы в искусстве, перешедшего от развлечения к анализу мира. В массовом сознании за Куликом закрепилась слава хулигана. Во многом этот искаженный образ вызван медийностью его акций. Об агрессивной манере поведения Кулика-собаки писали все газеты – равно как и о задержании полицией, даже в таких толерантных странах, как Швейцария или Швеция.
Меж тем вышедший к выставке альбом недвусмысленно назван Nihil unhumanum a me alienum puto. В названии обыгрывается известная латинская поговорка «Ничто человеческое мне не чуждо». Только у Кулика это оборачивается «нечеловеческим». Животный мир как оборотная сторона человеческого бытия, как его прошлое и будущее – излюбленная тема художника. На вернисаже даже можно было увидеть поклонников, одетых в майки Партии животных, которую Кулик создал в середине 90-х для участия в выборах.
Животные и природа – ключевые элементы эстетики Кулика. Их диалог с человеком порой ироничен («Кулик – это все-таки птица»), порой агрессивен («Собачья гостиница», составленная из телеэкранов), порой на границе жизни и смерти (фотосерия «Мертвые обезьяны, или Memento mori», 1998), Но вечное не отменяет актуального – и Кулик не без иронии описывает современную ситуацию в российском искусстве, когда «нам говорят – не занимайтесь политикой, давайте чистым искусством, и мы так, бочком-бочком┘».
В искусстве свобода в обсуждении общественных табу и политических тем неотделима от поиска новых выразительных средств. Но сложность Кулика заключается и в том, что он, как и некоторые его коллеги, воспринял язык современного мирового искусства гораздо раньше, чем тот стал распространяться в постсоветской России. В результате получилось, как со знанием английского: многие уже владеют, но массовым его бытование у нас по-прежнему не назовешь. Впрочем, незнание мирового контекста, а порой и принципиальный отказ от него в не меньшей степени болезненны и для самого народа.
