Гастрольный голод

У Юрия Соломина один вариант, но – правильный.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)

– Юрий Мефодьевич, давайте начнем с той фантастической идеи – совместных гастролей Малого и Александринского театров через всю Россию. Вы, как Несчастливцев со Счастливцевым, должны были встретиться между Керчью и Вологдой┘

– Самое главное, что Путин поддержал и сказал, что это будет праздник не только двух театров, а вообще праздник русского театра┘ Не получилось. Но мы побывали в этом году в четырех крупнейших городах – Новосибирске, Тюмени, Кемерове, Екатеринбурге, а в сентябре еще поедем в Иркутск, где проходит фестиваль Вампилова. Мы с удовольствием поедем, хотя сентябрь у нас забит: киевские гастроли, потом фестиваль русского театра в Махачкале, где собираются русскоязычные театры со всех республик... У нас и эти-то гастроли не состоялись бы, если бы не появился спонсор в связи с 250-летием. Такого отношения к театру я давно не встречал. Когда мы переехали из Новосибирска в Кемерово, губернатор Тулеев вышел из отпуска на несколько дней, принял большую группу из театра. Глава Сбербанка Андрей Казьмин, пролетая мимо Екатеринбурга, заехал на наши гастроли.

– А сколько спектаклей вы возили?

– В Кемерове играли три: Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше», «Чайку» и «Тайны мадридского двора». В Екатеринбурге и Тюмени еще и «Горе от ума».

– Ваши гастроли совпали по времени с набором в Щепкинское театральное училище. Вы же в этом году набираете с Ольгой Николаевной Соломиной. Большой конкурс?

– Сейчас идет третий тур – будет три третьих тура, уже прослушали 120 с гаком человек, с двух часов до одиннадцати. Многих было жалко, все-таки на третьем туре люди уже представляют какой-то интерес для набора. А набрать нужно 25–30 человек. Таким образом, сам конкурс будет не таким уж большим – 4–5 человек на место┘ Сегодняшние ребятишки литературу знают пунктирно. Не знают, в каком веке жил Пушкин, а уж как его звали... Путают «Муму» с «Каштанкой», и это говорит о том, что в гуманитарные институты должны поступать не с единого экзамена. У нас-то его и нет, но те, кто разрабатывает этот единый экзамен, не понимают, что творческие вузы – это спецвузы. Я хорошо отношусь к Булгакову, но сейчас же все читают Булгакова, потому что посмотрели по телевизору, но не понимают, что Булгакова нужно читать, если твоя душа его понимает. Вот и начинаешь спрашивать: а что у тебя еще есть, и оказывается, что ничего нет. Музыкально – 25% двигаются плохо, не знают, что такое русский танец. У молодежи настолько забита человеческая органика, что иногда и те, кто приезжает из глубинки, не могут станцевать вальс или спеть русскую песню. А по идее, лучше нас этого никто не сделает┘

– Сейчас назначен новый ректор Щепкинского училища – Борис Любимов. Понимаю, не вы его назначили, но все-таки какое-то напутствие вы могли ему сказать?

– Мы с Борисом Николаевичем очень давно знакомы. А в дружеских отношениях – с 88-го года. Прошли путь формирования Малого театра последние почти 20 лет, поэтому думаю, что он понимает, что я хочу. Он советует режиссера, я говорю: да. У нас единое понимание русского театра, театральной школы. Я очень рад, что он ректор. Хотя ничего плохого не могу сказать о предыдущем ректоре, мы работали в контакте, он оканчивал школу у того же педагога – у Веры Николаевны Пашенной. Но когда стал вопрос о смене, у меня было однозначное мнение, что это должен быть человек, близкий к театру. Малый театр ищет новое, но новое не значит все шиворот-навыворот... Мы ищем свою режиссуру. Сейчас вот мы договорились с Адольфом Шапиро. Как будто бы остановились на «Детях солнца».

– Очень хорошая пьеса.

– Я вообще считаю, что Горький – хороший драматург, уже почти забытый...

– А что с «Властью тьмы», которую вы начали репетировать?

– Пьеса хорошая, репетируем.

– Современная, с убийствами┘

– Ну этот детектив мы играть не будем, хотя этот элемент будет сохранен. У Толстого написано два варианта одной сцены, только одной – убийство ребенка. Ее закрывали, запрещали, но сейчас же свобода... Но если изображать: «Ты его доской┘» – «Но, мама, у него же косточки хрустят...» Это же человек должен как-то сказать. А в это время Митрич наверху говорит: «Тихо, я тебе сказку расскажу», – чтобы девчонка не сошла с ума. Человек, прошедший войну, непьющий, а в последнем акте он сорвался – надрался. И тогда после этой сцены – финал. Я не знаю, как получится. Как пойдут артисты┘

– Я не понял – когда вы начинаете ставить спектакль, то еще не знаете, в какую сторону все вырулит?

– Очень многое зависит от структуры и органики актера. У меня играют совсем молодые. Алексей Фаддеев Никиту играет, Анисью – Инна Иванова, Екатерина Базарова – Акулину. Они в училище играли «Власть тьмы», ставила моя жена, а она прорабатывает все очень хорошо. Спектакль был очень хороший. Но эта сцена была вымарана, и слава Богу – не потянули бы. Мы сейчас сидим на тех кусках, которые не приходилось делать. Когда мы репетировали «Три сестры», я приболел и в сентябре был в Барвихе. Был хороший осенний день. После обеда включил телевизор, там показывают репетицию Товстоногова «Трех сестер». Я был как на мастер-классе. А потом, когда передача закончилась, при солнце начал идти дождь, и я слышу капли по железному подоконнику – кап, кап. Вышел на балкон и увидел громадные капли, и тогда у меня возник голос за кадром из чеховских записных книжек – что такое Россия и как с ней бороться. Почему-то на это новшество никто не обратил внимание. Девчонки там ничего не произносят, а резюме говорит автор, потому что так Чехов просил. Это настроенческая вещь, которую придумать нельзя... Честно говоря, я смотрю, что, например, итальянцы в «Пикколо» работают как-то без современных нововведений – и никто их за это не бьет. И французы в «Комеди Франсез» тоже работают безо всяких нововведений – и их никто не обвиняет, что они не ломают сцену. У нас же, наверное, это в характере: раз должно быть новое, значит, везде и у всех. Эти театры с колоннами, почему их надо уничтожать? Их не так много┘

– Кстати, у вас будет ремонт?

– Ремонт идет. Делается сцена со всей ее машинерией, она очень старая.

– Ничего не уничтожат?

– Нет. Вот я смотрю спектакль «Лес» и вижу, что режиссер не понял, о чем написал Островский. А он написал об артистах, которые нищие, голодные, но, если надо, отдадут последние деньги. Один ловит птичек, потому что жрать хочет, второй говорит: «Хотел было пройти – тут у автора многоточие, – да, видимо, придется завернуть». Что в этих многоточиях? Думайте об этих многоточиях. У Островского актеры все время пьют – в «Без вины виноватых», в «Талантах и поклонниках», в «Лесе»┘ Почему они все время пьют? Потмоу что напряжение колоссальное. А изз лекарств тогда была только валерьянка – Чехов говорил, выпейте валерьянки... И Мочалов надирался, когда ему надо было отключиться. Я помню, у меня бывали такие моменты, когда отключаешься вроде бы, в час лег, а в три уже проснулся и спать не хочется, лежишь, глядишь в потолок и думаешь┘ Я знаю, как трудно приблизиться к автору, знаю как актер, еще труднее режиссерам. Режиссеру хочется высказать свою концепцию, а я за то, чтобы понять, что написал автор, потому что он тоже написал концептуальное произведение. Следователь, когда расследует убийство, имеет массу вариантов, но правильный-то – один. Я за такую режиссуру.