Американский Шаляпин и Татьяна в переводе

Импозантная внешность Хэмпсона магнетизировала зал.
Фото Натальи Разиной

В концерте «Чайковский-гала» Нетребко впервые в своей истории исполнила заключительную сцену из оперы «Евгений Онегин», Томас Хэмпсон впервые выступил в России с сольным лидерабендом, а певцы «первого ранга» Мариинки под аккомпанемент Валерия Гергиева и оркестра театра зримо разыграли сцены и дуэты из западноевропейских и русских опер.

Правда, если на Нетребко и концерте солистов, хорошо известных местной публике, концертный зал был полон, то на вечере камерно-вокальной музыки мировой знаменитости зал был полон лишь наполовину. И это при том, что в Европе билеты на все концерты Томаса Хэмпсона раскупаются заблаговременно. Одна из проблем заключалась в рекламе, какой в Петербурге на этот концерт крайне недоставало – ее фактически не было, если не считать растяжку на стене ближайшего к концертному залу дома. Второй причиной незаполненного зала стало имя, которое у публики не на слуху. Впрочем, и те, что пришли, тоже не показали знания этикета, подобающего концертам такого уровня. После первого же номера певцу пришлось: а) попросить отключить мобильники (которые все равно изредка давали о себе знать) и б) объяснить, что в «таком зале» и в такой программе неуместны аплодисменты – «Эта музыка требует тишины». А программа была идеально выстроена из трех блоков: песен Листа, Малера в первом отделении и целиком американской музыки – во втором. Большим упущением стало невыполнение и еще одной европейской нормы – в программке отсутствовали тексты стихотворений. А что как не слово является главным ориентиром в камерной вокальной лирике? Безусловно, все эти недостачи компенсировало фантастическое вокальное мастерство Томаса Хэмпсона. Учившийся в свое время искусству камерного пения у самой Элизабет Шварцкопф, сегодня он один из немногих владеет секретами воздействия на публику в таком интимном жанре, как романс и песня. Абсолютное чувство стиля и владение словом, которое Томас как будто впечатывал в сознание слушающих, – в основе этих «секретов». Образец стиля Хэмпсон предъявил в салонных романсах Листа, которые правильнее называть немецким словом Lied. При их исполнении едва ли не повеяло парфюмами XIX века, не говоря о высочайшем духе аристократической простоты, нисшедшем в тот вечер на партер и бенуар Концертного зала Мариинского театра. Все было так правильно в его исполнительской манере, что и слушателям дышалось легко, и за весь вечер раздалось от силы три-четыре покашливания. В Малере певец бил наповал горькой иронией, переоблачившись в изверившегося романтика. Но надо было слышать, как «размахнулась рука» мастера пения в американской части программы. В легких комментариях (певец является большим специалистом по истории музыки) к родным сердцу «напевам» мистер Хэмпсон рассказал, что означают многочисленные восклицания индейцев, мелодикой песен которых пользовались его соотечественники-композиторы. «Печаль» Стила напомнила русскую протяжную песню, а в «Шенандоу» Уайта певец и вовсе стал похож на Шаляпина с его любимым русским народным репертуаром. Но самым важным козырем Хэмпсона, приковавшим публику к креслам, была импозантная внешность «нежного великана», несравненная харизма и глаза, буквально магнетизировавшие зал. Так что Валерию Гергиеву за визит такого гостя хочется сказать отдельное спасибо.

«Чайковский-гала», к сожалению, не стал большим откровением, несмотря на участие всеми желанной Анны. Начавшийся в десять вечера, он стал этакой закуской под конец рабочего дня. Катарсиса за час с небольшим музыки не случилось. Может быть, потому, что Онегиным был выбран Александр Гергалов, представивший во время исполнения финальной сцены «Евгения Онегина», которая завершала концерт, набор однокрасочных актерских штампов, превращающих эту партию в дурно понятую традицию. Такому Онегину Татьяна Нетребко явно не желала откровенничать, отчего получилась совсем уж отстраненной и неприступной, вынудившей партнера-баритона едва ли не лбом расшибиться, чтобы сказать последнее «прости». Казалось, что ориентиром для певицы стала некая Татьяна в переводе – не то Набокова, не то Лив Тайлор из «Онегина» Файнса. Анна как будто нарочно подавляла открытый драматизм, являя так, возможно, свое видение этой загадочной русской женщины. Одним словом, такую бескровную Татьяну здесь услышали впервые. Слепая Иоланта удалась Анне Нетребко больше, став более точным соответствием образу. Знаменитое ариозо «Отчего это прежде не знала», которое открывало концерт, она спела как слезную молитву-откровение. Впечатления «небесного созданья» добавило глянцевое голубое платье с высокой талией. Но в дуэте с Водемоном (Евгений Акимов) певица уже едва сдерживалась в рамках «прописанной» героине слепоты, словно желая высвободиться через так свойственную ей в последнее время жестикуляцию тела. Нетребко появится на фестивале еще раз и уже в спектакле, о котором будет объявлено дополнительно. Там ей будет дышаться привольней: в рамках концерта, как выясняется, иногда бывает тесно не только ей, но и слушателю.

Санкт-Петербург