Алексей Мокроусов
Примут ли пацифистские идеи Йоко Оно в России адекватно?
Фото Reuters
В мае в Москве ждали сразу две выставки, которые завершили бы биеннале современного искусства. Но Роберт Уилсон вновь перенесся – на этот раз на осень, а где осень, там в России, известное дело, и зима. Так что проект Йоко Оно «Одиссея таракана», разместившийся на четвертом этаже нового здания ЦУМа, вынужден поневоле поставить точку в тексте Второй московской биеннале.
Судя по всему, этой точке было бы к лицу оказаться отточием. Живой классик – по статусу ему самое место при открытии таких вещей, как биеннале, быть предисловием, вступлением, введением. Тем более что «Одиссея таракана» не является стопроцентно оригинальным проектом – разные его версии показывали в Лондоне и Нью-Йорке. Правда, места там было меньше, не то что пустые пока что хоромы нового ЦУМа.
Йоко Оно обустроила их при помощи множества фотографий, предметов и объектов, представляющих одну большую инсталляцию, с включением работ не только последних, но и прежних десятилетий. Темой ее стала история ХХ века, замешенная на насилии. Художница воспринимает ее как итог активности «больших идеологий», не оставляющих человечество и сегодня. Результат – огромная бейсбольная бита в крови, груды вещей и обуви, напоминающие о жертвах концлагерей, развешанные в полутьме солдатские каски┘ В одном из залов во всю стену расписана жутковатая своей откровенностью цитата: «В конце концов, политику страны определяют ее лидеры, а втянуть народ – дело нехитрое, демократия ли это, парламентская республика, фашизм или коммунизм. С голосованием или без него, народ всегда можно заставить делать то, что нужно лидерам. Это просто. Все, что от вас требуется, – сказать людям, что на них напали, и обличить пацифистов в отсутствии патриотизма и в том, что они подвергают страну опасности».
Герман Геринг, Нюрнбергский процесс, 1946.
«В мире существуют две основные индустрии – индустрия войны и индустрия мира», – считает художница. Большой вопрос, будет ли адекватно воспринята пацифистская основа ее арт-высказывания в России. Политические идеи, связанные с идеологией хиппи, выглядят слишком маргинальными даже для нашей художественной сцены, не говоря уже о широкой публике. Кажется, больше, чем творчество Йоко Оно, внимание публики привлечет сама 74-летняя Йоко Оно. Та блиц-атака, которую на пресс-конференции устроили на нее десятки фотографов и телеоператоров, сравнима с закрытым показом haute couture или явлением народу королевской особы.
Для многих россиян Йоко так и останется навсегда в тени своего мужа Джона Леннона – хотя сама стала известна задолго до знакомства с ним. Быть женщиной, о которой знают все, но которую далеко не все при этом любят, – задача не из легких. Йоко Оно справляется с нею достойно. Вдова Леннона оказалась частью мифа великих «битлов». Но остается при этом вполне самоценной личностью.
Впрочем, известность пришла к Йоко задолго до знакомства с Ленноном. Она была первой японкой в 60-е годы, сумевшей пробиться к вершинам мирового арт-рынка. Дочь влиятельного банкира и потомственной аристократки, Йоко училась в элитном интернате вместе с наследником престола Акахито, а затем – в лучших колледжах Америки – философии, музыке и искусству композиции. Многие ее перформансы 60-х считаются ныне классическими. Йоко писала экспериментальную музыку и стихи, снимала фильмы и участвовала в создании движения «Флуксус». Одной из самых знаменитых ее акций стала Cut Piece («Отрежь кусок»). Йоко в белом платье стоит на сцене, а зрители вырезают ножницами часть платья, и в итоге она остается обнаженной. Позднее Йоко повторяла этот перформанс – в частности, в Париже, с тем чтобы участники акции посылали куски материи друзьям по почте как символ мира. На московской выставке эта акция представлена на видео. Вся кинопрограмма рассчитана почти на два часа. Много это или мало для выставки, итожащей не только биеннале в целом, но и отдельно взятое творчество, решать публике.
 Приметы и предметы быта помогают Йоко Оно высказаться о безумии современного мира. Фото предоставлено организаторами выставки |
