Григорий Заславский Есть такое понятие – шутка гения. У Резо Габриадзе в каждом его спектакле есть и шутка гения, и слеза. Тоже гения. Сентиментальная такая улыбка, «в конце» которой изображение расплывается перед глазами, «накрытое» слезой.
Новый спектакль, показанный в Москве после долгого отсутствия (то ли 11 лет, то ли того больше), с понедельника до воскресенья играют на Другой сцене «Современника» (в рамках фестиваля «Черешневый лес»). Как всякая человеческая площадка, для марионеток Резо Другая сцена чересчур велика, голосов, конечно, хватает (тем более что, как и в «Песне о Волге», в новом спектакле звучат голоса выдающихся актеров – Алисы Фрейндлих, Кирилла Лаврова, Алексея Петренко, Никиты Михалкова, Сергея Гармаша и еще многих других), но вот глаз, как говорится, не видно. А у Габриадзе такие куклы, у которых обязательно нужно и хочется видеть глаза.
В новом спектакле Габриадзе, как обычно, и режиссер-постановщик, и художник, и режиссер фонограммы, и художник по костюмам... Но главное – автор интонации, такой неторопливой и проникающей прямо в сердце и душу. Герои «Эрмона и Рамоны» – два паровоза, два локомотива... И все – про любовь, которой мешают рельсы и шпалы, а еще – война, 37-й год. Герой спектакля, как всегда у Габриадзе, – время, его детство, потому и сцены-кадры возникают как бы из пелены памяти, из полузабытья, из снов, в которых какие-то девочки-подружки и приятели вдруг обретают черты курочки и свиньи, хотя в сказках и снах разговаривать могут, конечно, все – и курочки, и паровозы.
Все происходит, как всегда, в полумраке – в полумраке прошлого и одновременно во мраке страшных лет России (хотя события происходят в Грузии, но Грузии, где говорят еще по-русски). Однако ощущения, которые рождает спектакль и которые остаются после него, как всегда бывает с Габриадзе, – самые светлые. Ведь спектакль – о любви, а даже самая несчастная, самая трагическая любовь все равно прекрасна. Вот такая сентиментальная ерунда начинает лезть в голову, и эта ерунда странно радует и тревожит, и наворачиваются слезы, когда в самом финале звучит голос Лаврова, который говорит, кажется, не от имени паровозов и домашних животных, или цирковых актеров – еще одной группы героев, – кажется, говорит «от себя»: про то, что времена поменялись и умерли клоуны, и паровозы – тоже. Клоуны, бывшие чуть ли не главными героями прошлого века, героями Пикассо и Сезанна, Феллини... и манежа, кажется, и вправду – уходят. Габриадзе помнит все и вспоминает, кажется, вместе со зрителями, будоража какие-то общие воспоминания. Ну вот и славно.
Дарья Гармоненко 