Юлия Черникова Длинношеее и небрежно изысканное искусство Амедео Модильяни знакомо многим. Но, как оказалось при ближайшем рассмотрении, знакомство то было иллюзорным – по репродукциям и каталогам. Ни в одном из отечественных музеев нет его живописи, ни в одном из мировых музеев не сконцентрирована основная часть его работ. Подлинную встречу (как встречу с подлинниками) организовал ГМИИ им. Пушкина. Здесь открылась первая монографическая выставка художника, названная подчеркнуто незамысловато: «Встреча с Модильяни». Она собиралась буквально с миру по нитке – в списке участников более 25 музеев, галерей и личных коллекций.
Выставка, начинающаяся по обе стороны от главной лестницы музея и уходящая вглубь (дизайнер Борис Мессерер), грандиозной не выглядит. Не потому что работ мало. Их-то как раз достаточно: куратор Алексей Петухов, по его собственному признанию на пресс-конференции, хорошо себе представлял ответственность отбора произведений. Организаторы не хотели ничего упускать и постарались сделать видимой в выставке и биографическую линию, и все этапы изменения манеры письма и творческих увлечений. Здесь и учебные зарисовки, и наброски с натуры, и скульптура по мотивам африканского «примитива», и знаменитая серия «Обнаженных», ровно 90 лет назад запрещенная для экспонирования напротив полицейского участка за излишнюю откровенность. И, конечно, фирменные портреты Модильяни, убежденного в том, что «человеческое лицо – наивысшее создание природы». Его друзья, возлюбленные и просто знакомые все как один становятся немного похожими на Алису в стране чудес: с длинной шеей, вытянутыми пропорциями, чуть удивленные, слегка неуклюжие и какие-то отчаянно нездешние. Каждое произведение дополняется сопроводительной запиской не отягощающего, а приятно обрамляющего содержания. Например, в тексте о «Мужском портрете», 1917 года дается краткая формула портретного метода художника: «На примере этого рисунка легко проследить, как художник строит изображение, не копируя черты лица, а находя то, что можно назвать знаком глаз, знаками носа, усов, рта, ушей┘ Связная система этих абстрагированных форм и составляет неповторимо индивидуальный портретный образ».
Но искусствоведческая насыщенность выставки проявилась не только в отборе работ самого Модильяни. Проследить историю его жизни можно не только в лицах, но и в документах: фотографиях семьи, письмах матери и друзьям («Я работаю, как негр, по-прежнему┘»), забавным мелочам, типа карандашного рисунка на первой странице каталога выставки итальянских футуристов, манифест которых он, между прочим, отказался подписывать. Хотя стремительность его судьбы архивы под стеклом передают, конечно, с трудом. Модильяни совсем юным приезжает из Италии во Францию, врывается в круг парижской богемы, весело проживает и прожигает короткую жизнь и умирает от менингита в страшной нищете.
Но, несмотря на весь просвещенческий запал, «Встреча с Модильяни» получилась скорее нежной. Не в последнюю очередь этому способствовал лиричный момент в биографии художника. В 1911 году Модильяни познакомился в Париже с Анной Ахматовой, писавшей позже: «┘Все, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его очень короткой, моей – очень длинной┘». Модильяни не раз рисовал ее по памяти. И даже в его живописных пластических экспериментах с женской фигурой можно легко разглядеть черты знакомого лица. Эти работы с угадываемым лицом и стали центром выставки, нарушив законы хронологии и поступательности и исказив жизненные пропорции. Впрочем, искажение пропорций – один из любимых творческих методов самого Модильяни, почему бы на монографической выставке им не воспользоваться?
