Скамейка счастья перед Стеной плача

Не всем нравится «репортажный» стиль Верещагина, однако это и привлекает в его работах.

Указатель на зал В.В.Верещагина (№ 27, кстати), расположенный между суриковским и репинским, установлен прямо у входа в экспозицию Третьяковской галереи в Лаврушинском переулке. Внимание к известному художнику-баталисту и публицисту, конечно, и так не должно удивлять, но тут случай особый. Он связан с двухнедельной, до 16 марта, демонстрацией одной из его работ – «Стены Соломона», написанной почти 130 лет назад.

Скамейка в зале напротив картины никогда не пустует: счастливые посетители основательно усаживаются и терпеливо вглядываются в шедевр. Остальные, временно менее счастливые, терпеливо ждут своей очереди соприкосновения с прекрасным, прогуливаясь и стараясь сильно не отдаляться. Вообще демонстрацию работ Василия Верещагина в Третьяковке трудно назвать сенсацией. Здесь хранится самая большая коллекция его произведений – 138 картин и этюдов и около 400 графических листов. Но все дело в том, что «Стена Соломона» на родину своего автора попала впервые. Как и многие другие картины «Палестинской серии», она была запрещена для показа и тиражирования в России за чрезмерный прозаизм в трактовке святых сюжетов и тем.

Стена Соломона, известная как Стена плача, – это часть уцелевшей стены вокруг Храмовой горы в Иерусалиме. Традиционно считается, что Верещагин избегает романтизации и драматизации и вместо этого создает документальное, даже «репортажное» полотно. Но на наблюдательной скамейке, честно дождавшись своей очереди, в картине неожиданно начинаешь видеть символическое измерение. Для творчества Верещагина, правдивого, как смерть, оно действительно совершенно нехарактерно. Внутреннее пространство работы замкнуто и предельно узко, но одновременно открыто вверх. Паломники, из которых кто-то молится, кто-то сосредоточенно молчит, а кто-то разговаривает у подножия древней каменной проросшей растениями стены, погружены в тень. Кусочек голубого неба виден высоко-высоко и кажется совершенно недостижимым. Где-то в глубине небольшая часть стены озарена светом, но самого источника света в картине нет. Люди, копошащиеся в тени и застающие свет только в отраженном виде, – это довольно сильный религиозный образ, оставляющий на репутации признанного прозаика заметные пятна. Впрочем, вероятно, дело не в картине, а в музейных удобствах. Поставленная напротив скамейка одним своим присутствием заставляет вглядываться и искать, а в итоге видеть и находить. Очень удачный, организационный ход, между прочим. Стоит его использовать и в соседних залах. Ажиотаж вокруг Репина и Сурикова будет совсем нелишним.