Марина Гайкович Гастроли Венского филармонического оркестра в столице претендуют стать событием сезона. Не только по количеству важных персон (министр культуры Александр Соколов и новый вице-премьер Сергей Иванов) и представителей творческой элиты (Армен Джигарханян, Кирилл Серебренников) в зале, но по незабываемому впечатлению от искусства оркестровой игры и, как следствие, от музыки.
Венский филармонический – коллектив элитный: в Большой зал консерватории и обратно музыкантов везут на автобусе в отель, который располагается, по сути дела, через дорогу. Каждому исполнителю, заметим, предоставлен отдельный номер, всех вместе сопровождает охрана. Но эти, на первый взгляд абсурдные (особенно если учесть, что в Вене они преспокойно добираются до места работы на трамвае), завышенные требования прощаешь, как только слышишь первый звук в исполнении оркестра.
Уникальный организм Венского филармонического как нельзя более точно описал маэстро Баренбойм. Он сравнил коллектив с легкими, которые дирижер только расширяет и сжимает. «Музыканты оркестра дышат вместе и чувствуют вместе», – сказал Баренбойм, и при всей внешней избитости и даже банальности этой фразы это чистая правда. Заметим попутно, что оркестр работает только с приглашенными дирижерами, и пусть их круг не так широк, но ведь у каждого своя манера, свой подход, свои принципы. И это значит, что вся техническая, подготовительная часть – результат работы самого оркестра, с которым дирижер работает только над музыкой и, несомненно, должен получать от этого удовольствие. Похоже, что загадка Венского филармонического на самом деле кроется в традициях, которые передаются из поколения в поколение. В игре музыкантов нет ни одной «проходящей» ноты, к каждому звуку они относятся так, как будто в нем – суть целого. Каждый штрих, каждый нюанс имеют для оркестранта колоссальную ценность. Плюс обязательный опыт работы с оперным репертуаром (получить контракт можно при минимум трехгодичном опыте работы в театре), безупречная дисциплина (если репетиция начинается в десять утра, то в половине десятого у музыкантов уже настроены инструменты) и маленькие, на первый взгляд незначительные, секреты вроде запасных скрипок, прикрепленных к пульту концертмейстера. Но именно эти мелочи, вероятно, и делают венцев первыми в мире, и неоспоримость этого факта продемонстрировали московские гастроли оркестра.
Программа тура в общем представляет интересы маэстро Баренбойма, известного своим пристрастием к музыке поздних романтиков и игре на фортепиано. Четвертая симфония Шумана, известные фрагменты из Вагнера, Седьмая Брукнера (где медленная часть посвящена памяти автора «Кольца нибелунга») и последний фортепианный концерт Моцарта. Маэстро, наделенный, безусловно, феноменальной памятью (пример тому – владение семнадцатью языками), дирижирует все наизусть. Копродукцию Баренбойма и Венского филармонического отличает потрясающее чувство стиля. Пожалуй, впервые у многих присутствующих в зале была возможность поставить под сомнение известное мнение о слабой инструментовке Шумана. Страстный флорестановский порыв и изломанная эвзебиевская нежность здесь были овеяны романтическим звуком (известный фантом – о нем все знают, но редко кто имел счастье услышать вживую), звуком с тягучестью и необъяснимой тоской: похоже, что музыканты как раз раскрыли тайну шумановской оркестровки. Отрывки из Вагнера прозвучали как одно целое – увертюра к Тангейзеру, «Рассвет и путешествие Зигфрида» из «Гибели богов», Траурный марш из этой же оперы и – эффектно, без паузы – увертюра к «Нюрнбергским мейстерзингерам», написанная в том же тоне, но другом ладовом наклонении: трагический минор сменился жизнеутверждающим мажором. Для Баренбойма Вагнер – прежде всего революционер. Следование только своим, пусть, по мнению оппозиции, и безумным идеям – цель существования себя и музыки. Менее убедителен был Баренбойм-пианист; его Моцарт был слишком ровен и гладок, особенно для позднего периода. Кульминацией этих гастролей стала симфония Брукнера – потрясающе логично и музыкально выстроенное симфоническое полотно, где не было ни одной длинноты, так утомляющей в исполнении многих других коллективов. Что больше всего поражает в мастерстве Венского филармонического оркестра – это искусство переходов и микроскопическая градация настроений: такой палитры различных форте и пиано, а также мгновенной их смены автору этих строк, пожалуй, еще слышать не приходилось.
